Хлопать по попе

Как Россия защитила семилетнюю девочку, разрушив судьбу и ей, и еще восьмерым

Козулька, райцентр в Красноярском крае. На гигантской складской базе танков (2544 Центральная база резерва) стрелком ВОХР служит Федор Каныгин. Ему 48 лет. До 19 июля у него с женой Верой Анциферовой под опекой находились семеро малолетних детей (старшему сейчас 12). Первых двух взяли на воспитание 7 лет назад, спустя два года — еще двух мальчиков-братьев, и 9 июня 2016-го — Василису (самую младшую, 14 апреля ей исполнилось 7 лет; в заметке все имена детей изменены) с ее сестрой и братом. 22 апреля Василису нашли гуляющей по улице без родительского контроля. Домой возвращаться не хотела. Ребенка изъяли из семьи, увезли в соседний район и поместили в Центр соцпомощи семьи и детям «Ачинский». 24 апреля забрали всех остальных детей, раскидав по приютам в трех районах края, разлучив при этом даже родных по крови братьев и сестер. Начались вялые разбирательства. 19 июля по постановлению райадминистрации Каныгина отстранили от обязанностей опекуна с формулировкой «ненадлежащее исполнение возложенных на него обязанностей».

Изъятие детей, как и дальнейшее разрушение приемной семьи, состоялись без суда, по воле чиновников, но один суд за три месяца проверок, обследований и разборов все же прошел. 1 июля мировой судья Свистунова, рассмотрев дело № 5-287/2019 об административном правонарушении (ст. 6.1.1 КоАП) установила,

что 21 апреля Каныгин «нанес удар ладошкой по ягодицам опекаемой малолетней» Василисе.

Каныгин вину в суде не признал, так как, цитирую судебное постановление: «…удар ладонью он не наносил. Когда Василиса сбежала из дома через окно первого этажа, она упала на снег, от чего у нее и остались следы на ягодицах. Но не отрицал, что мог хлопнуть ее по ягодицам за то, что она накануне сломала кровать. При составлении административного протокола написал, что вину признает, в содеянном раскаивается».

Законный представитель Василисы, специалист по опеке и попечительству Апонасович: «При неоднократных опросах малолетняя всегда рассказывала, что ее по попе ударил папа за то, что она сломала кровать. Это также подтвердили рядом находившиеся дети».

Представлено суду и фотодоказательство, но в постановлении суда сказано, что это не снимок попы со следами ладони, а записано так: «Апонасович представила фотографию, пояснив, что на ней виден след ладони».

Нет, я не к тому, что есть какие-то сомнения в шлепке. По большому счету, нет и разницы в том, был ли это легкий или сильный шлепок, — они равно недопустимы.

Это лишь к добросовестности тех, кто сейчас определяет будущую судьбу семерых детей.

Свидетель Кудрина пояснила: «Находилась на улице, когда к ней подошла девочка и попросилась к ней жить, в связи с чем она отвела девочку к соседке Когель, которая является сотрудником полиции. Василиса была одета по сезону, в куртке и штанах».

Свидетель Когель незамедлительно сообщила в дежурную часть районного ОМВД, сотрудники забрали девочку в отдел.

24 апреля Каныгин дал объяснения: ударил Василису по ягодицам в воспитательных целях — за то, что она могла пораниться, когда сломалась кровать. Постановлением райадминистрации в тот же день Каныгина «временно освободили от обязанностей приемного родителя». Насчет его обязанностей в отношении Василисы ясно, а вот вопросом, чем же мотивировать отстранение приемного родителя от остальных детей, чиновники не заморачивались, во всяком случае в их документах об этом нет ничего.

Всего суду представили 14 различных документов (доказательств): протокол, рапорт, заявления, объяснения, «психологические представления», акт медобследования, заключения эксперта («кровоподтеки на ягодицах не влекут за собой кратковременного расстройства здоровья или незначительной стойкой утраты общей трудоспособности и расцениваются как повреждения, не причинившие вред здоровью человека»).

Вина Каныгина доказана в полном объеме, назначен штраф в 7 000 рублей.

Небольшой театр

За 10 дней до этого суда Каныгин написал заявление о возврате в семью детей. 18 июля ему отказали. Основание — то самое решение суда.

Но не только. Вот что еще написала Каныгину и.о. начальника управления образования, опеки и попечительства Тамара Яковенко, считая возвращение семерых детей «невозможным»:

«Произошедшее с Василисой является одним из показателей отсутствия родительских воспитательных компетенций в урегулировании конфликтных ситуаций в семье. В воспитательном процессе в качестве наказания за любую провинность вами неоднократно использовались такие формы воздействия на детей, как телесные наказания (шлепки, удары по ягодицам, удар ладошкой по спине), «угол» для каждого ребенка, запугивание детей помещением в детдом за плохое поведение, что подтверждается объяснениями детей. Из психолого-педагогических характеристик детей, представленных Козульской средней школой № 2, следует, что дети малообщительны, замкнуты. По наблюдению психологов у детей отмечается недостаточная привязанность к семье. Также педагогами школы отмечается, что учебой детей вы интересовались в основном по телефону, родительские собрания не посещали (одно из четырех собраний за учебный год). Ни с какими проблемами, возникающими в общении с детьми, в т.ч. с обращениями на оказание консультативной помощи по воспитанию детей в адрес образовательного учреждения и в Управление образования, опеки и попечительства вы не обращались. Вами было принято необоснованное решение о лишении Василисы возможности посещать дошкольную группу полного дня на базе средней школы № 2 (в 2018–2019 учебном году девочка посещала группу только 47 дней), тем самым вы лишили ребенка возможности целенаправленной работы педагога по корректированию и устранению проблем в ее развитии. В вашей семье в течение трех лет проживал ребенок, страдающий ночным недержанием мочи, однако с вашей стороны в отношении этого ребенка не принималось никаких мер для улучшения его здоровья, но применялось физическое и нравственное наказание, что травмировало психику ребенка и унижало его человеческое достоинство. В представленных заключениях Центра семьи «Ачинский» в отношении Василисы и ее брата подтверждается применение телесных наказаний в отношении данных детей. У Василисы «присутствует наличие страха младшего возраста — страх наказания со стороны родителей. Актуальный уровень развития ребенка снижен, выявлена педагогическая запущенность».

И снова к вопросу о добросовестности тех, кто радикально изменил судьбы семерых детей (взрослых не считаем). Передо мной заключения Центра семьи «Ачинский» в отношении Василисы и ее брата Вовы. Там — ничего о страхе наказаний. Психологические заключения и представления, характеристики детско-родительских отношений составлены на всех семерых. О Василисе: «Ребенок проявляет нейтральные эмоции при разговоре о семье, враждебного отношения к опекуну не выявлено. В процессе наблюдения (встречи Каныгина и ребенка) демонстрируется взаимное тепло по отношению к жене опекуна». О Вове: «Синдром избиваемого ребенка не проявляется; эмоциональные и поведенческие нарушения — тревога, страх, агрессивность, склонность к саморазрушаемому поведению — не зафиксированы. Малолетнего не беспокоит чувство обиды, прослеживается желание вернуться домой, проживать с близким окружением совместно». О Коле: «Детско-родительские отношения характеризуются как теплые, доверительные. Прослеживается эмоциональная привязанность между ребенком и опекуном. Мальчик привязан к семье опекуна, переживает разлуку, скучает». О Насте и Оле: «Признаков жестокого обращения в семье не выявлено». О Диме и Игоре: «Фактов жестокого обращения по отношению к несовершеннолетним со стороны замещающих родителей не установлено — психоэмоциональное состояние стабильное. Отмечается ситуативная тревожность. Оба желают вернуться в семью».

Впрочем, может, у Яковенко есть еще какие-то секретные заключения.

Настя и Оля помещены в Центр семьи «Ужурский», и.о. его директора О. Филичкина свидетельствует, что приемные родители регулярно приезжали (называет все даты — список с 25 апреля слишком длинный).

— Всегда привозили сладости, фрукты, подарки. Девочки очень были рады встречам, при общении чувствовали себя свободно, раскованно. Испытывали положительные эмоции.

Спустя полтора месяца одну из девочек перебросили в следующий Центр семьи — «Шарыповский», Федор и Вера приезжали с той же периодичностью, судя по датам.

Естественно, у них есть возражения и объяснения по каждому пункту обвинений органов опеки. Кроме слов, есть и документы. Например, проверку проводила полиция. Ею запротоколирована обычная жизнь: с детьми дополнительно занимался педагог, они посещали клуб «Чудотворец», по возможности ездили в санаторий, на речку, в Красноярск в зоопарк, помогали по хозяйству — накрывали на стол, мыли посуду, поддерживали порядок в своих комнатах, на улице помогали чистить снег. Дети соматически здоровы. Друг к другу привязаны.

И потом. Если принять все сегодняшние обвинения органов опеки, если обстояло все именно так, как пишет Яковенко, то один только вопрос:

а где же, собственно, были специалисты опеки, видя все это неблагополучие? Почему семье они не помогали, не выполняли свои прямые обязанности?

Отказывая сейчас в возвращении детей, надо же чем-то подкреплять этот отказ: где их акты с перечнем выявленных нарушений и сроками их устранения, где рекомендации опекуну о принятии мер по улучшению условий жизни подопечных, где предложения о привлечении опекуна к ответственности за неисполнение им обязанностей?

Лебедева, специалист районной опеки, пояснила полиции, что семья посещалась дважды в год, нарушений прав и законных интересов приемных детей не выявлено, для детей созданы комфортные условия, о фактах применения физической силы к детям, унижения их чести и достоинства со стороны приемного родителя ничего неизвестно. Жалоб, замечаний в органы опеки от несовершеннолетних, соседей и жителей поселка не поступало.

Житейское

Итак, по факту обнаружения Василисы, находившейся на улице без родительского контроля, старшим инспектором по делам несовершеннолетних майором полиции Дробенко проведена проверка.

Дробенко об опросе детей:

— На вопрос, почему ушла из дома, не предупредив родителей, пояснила, что родители были на работе. За день до этого папа отругал за то, что она сломала кровать, и ударил ее по попе рукой. На вопрос, хочет ли к родителям домой, пояснила, что нет.

В ходе повторной беседы пояснила, что желает вернуться домой, так как дома есть кошка и она соскучилась по родителям.

При этом она не помнит, когда папа ударил ее за сломанную кровать и когда ударил брата Вову по попе за то, что тот насикал в кровать. Не видела и не помнит, чтобы наказывали детей в семье кроме нее и Вовы, их с Вовой не ударяли, а иногда ругали.

Опрошенный Вова (ему 9 лет. — А. Т.) пояснил, что желает вернуться домой, так как там есть велосипед, много игрушек, собака с котом, по которым он соскучился. Родители приезжают в Центр (где он сейчас содержится. — А.Т.), и он желает уехать с ними домой, так как соскучился по ним и детям, которые проживали в семье. Когда жил в семье, иногда папа или мама за что-нибудь ругали, если что-нибудь сломает или натворит. Иногда ставили в угол, но ненадолго. Понимал, что был виноват, но из-за того, что отругали, отношение со стороны родителей не менялось, не отличали от других детей, себя плохо в семье не чувствовал. Иногда, когда сикал в постель, папа ругал, иногда шлепал по попе, но боли он от этого не испытывал, это было давно, в прошлом году, и он уже не помнит, когда, ему было просто стыдно. В апреле с.г. (перед тем, как наказали Василису, дату точно не помнит) ночью обсикался, а утром, когда папа пришел в комнату, стал говорить, что надо вставать ночью и сикать в туалет, а не в постель, стал ругать за это, а потом ладонью ударил по попе, от неожиданности он вскрикнул, и ему немного было больно. Более никогда он от действий папы физической боли не испытывал, понимал, что наказание обоснованное. Не видел, чтобы других детей папа или мама когда-нибудь ударяли. В семье ему было хорошо. Родители не обзывали, не унижали, хоть он и сикался, но это был их секрет, они говорили, что все будет хорошо. Родители детей никогда не оскорбляли. Отношения в семье были хорошие. Они не были ограничены в еде или одежде.

Пятеро опрошенных майором Дробенко братьев и сестер Василисы пояснили, что обеспечены всем необходимым, папу и маму любят, желают проживать в их семье, вернуться домой.

Мама и папа физическое насилие к ним не применяют.

Об опросе Федора Каныгина:

— Пояснил, что шлепнул по попе, не сдержав эмоций, за ножи, лежавшие у Вовы в портфеле: он по данному вопросу обманул. За то, что он насикал в постель, его не ругал и не наказывал, беседовал, возможно, Вова не понял и не воспринял причину, за что его шлепнули по попе.

Состоялось, кстати, и психологическое обследование самого Федора. Обойдемся без деталей: сугубо положительное, ничего тревожного.

Опрошены все: соседи, сослуживцы Федора, врачи поликлиники и т.д., получены все необходимые заключения. Жестокого обращения в семье не выявлено. Дети о родителях отзываются положительно. В возбуждении уголовного дела в отношении Каныгина отказано за отсутствием состава преступления.

Магия

Катастрофе уже больше трех месяцев. Подобная (но не во всем, и длилась она два месяца) случилась в Хакасии в конце 2017 года: тоже семерых детей изъяли из приемной семьи Лицегевич из-за непозволительной, с точки зрения власти, длины волос у четырехлетнего мальчика. За детей бились те же: адвокат Богодист, психолог Щербаков, красноярские волонтеры. И стоило «Новой» рассказать о том произволе (№ 142, 143 за 2017-й), как проснулись все: прокуратура, СК, сенаторы, омбудсмены, губернатор и т.д. Доследственные проверки, комиссии, громкие заявления. Тогда Валентина Матвиенко пообещала принять в 2018-м поправки в Семейный кодекс против грубого вмешательства в семью органов опеки: «Изъятие ребенка из семьи — только в случае, если есть угроза здоровью и жизни ребенка. И только через суд. У нас же органы опеки, похоже, действуют по такой философии: давайте ребенка заберем, а там уж разберемся. Но для ребенка это огромная психологическая травма. Главное — сохранить семью».

И что? Никаких судов чиновникам по-прежнему не требуется, чтобы отнять детей и увезти.

Почему чиновничья машина начинает работать стремительно и смело, лишь когда появляется повод семью разрушить? Почему забирать детей получается лучше, чем помогать семьям? И если идеал приемных семей — те, где к детям относятся как к родным, означает ли это, что и родных будут изымать из семей за шлепок по попе?

Почему непреклонно занятые защитой прав детей, самих детей спросить не успели: а они-то чего хотят? Ведь все они хотят обратно домой.

Почему эта власть всегда одна и та же, и в одном видит свой долг — стрелять, а не кормить голодных, в любом событии в толще народной жизни высматривает лишь повод кого-то наказать, и почему, наказывая Каныгина (а он заслужил), она наказывает вместе с ним его жену и семерых детей? И того, кто шлепнул, и того, кого шлепнули и всех вокруг вообще? Да и кому этот штраф впрок? Почему нельзя было обязать Каныгина оплатить учебу у лучших приемных родителей, пройти курсы у лучших специалистов?

Почему непременно надо разрушить все подчистую, и вот так невменяемо, с нечеловеческим рвением продолжать защищать права детей — до полного несчастия и их, и всех вокруг?

Не сейчас ли, когда их отняли у матери и отца (а они были именно отец и мать), у Василисы и всех ее братьев и сестер начнутся настоящие проблемы? Шлепать детей, безусловно, нехорошо (вообще не тема для обсуждения), но почему лишь это козульская опека взяла на вооружение, а все прочее в тончайшем мире семьи и детства, пронизанном тысячами важнейших связей, для нее несущественно? И, значит, потеря детьми друг друга, собаки и кота, папы и мамы, дома, своих игрушек — ерунда?

Зачем вообще нужны такие органы опеки? Честное слово, как многие дети до 7–8 лет или те папуасы с таким же магическим и фрагментарным мышлением, что понастроили самолетов из соломы и глины, надели наушники из половинок кокоса, сделали антенны из прутьев и ждут халявы, что сыпалась на них, когда тут во Вторую мировую стояли американцы и их военные аэродромы. Вот и в Козульке столь же остроумно позаботились на американский манер о шлепке по попе. Это в нашей-то чугунной стране. Она схарчит сейчас этих детей, не спросив фамилии.

Прямая речь

Адвокат Юлия Богодист, представляющая интересы Каныгина (только что в Козульский суд подан иск о признании незаконными действий районной власти, а в прокуратуру края и уполномоченным по правам ребенка в РФ и в крае поданы жалобы):

— Каныгин добросовестно выполнял обязанности приемного родителя. Между детьми и опекуном возникла привязанность, выстроены детско-родительские отношения. Семья никогда не состояла на учете как социально-опасная, жалоб от педагогов учебных заведений, которые посещали дети, не было.

Нарушен ряд требований закона:

  • решение принято без учета мнения детей, что нарушает права несовершеннолетних на выражение своего мнения;
  • наличие административного наказания у Каныгина в отношении одного ребенка не является безусловным основанием для отстранения от исполнения обязанностей приемного родителя в отношении всех несовершеннолетних детей;
  • не представлено достаточных достоверных данных о причинении вреда Каныгиным детям;
  • не учтена длительность проживания несовершеннолетних в приемной семье;
  • дети разделены и помещены в разные учреждения, что прямо запрещено законом;
  • не наступило основание, предусмотренное договорами о приемной семье, при котором договор о приемной семье может быть расторгнут;
  • постановление не содержит ссылки на то, неисполнение каких обязанностей послужило основанием для отстранения Каныгина от обязанностей приемного родителя в отношении каждого несовершеннолетнего.

Кроме того, в случае неисполнения родительских обязанностей лицо должно быть подвергнуто наказанию по ст. 5.35 КоАП РФ, однако Каныгину эту статью никогда не вменяли. Администрацией района использованы понятия ненадлежащего исполнения обязанностей произвольно.

Органом опеки и попечительства применена крайняя мера без учета индивидуальной оценки в отношении каждого ребенка.

Не рассмотрена возможность сохранения семьи, оказания должного сопровождения, помощи педагогов-психологов.

Николай Щербаков, психолог ДБФ «Счастливые дети», старший преподаватель кафедры психологии развития и консультирования СибФУ:

— «Атака на связи» (Attack on linking) — статья британского психоаналитика Уилфреда Биона, посвященная пониманию психоза. Бион считал, что психотически организованная психика постоянно уничтожает здоровые эмоциональные связи как вне, так и внутри личности, тем самым заменяя для человека истинную «живую» реальность вымышленной «мертвой» (например, бредовыми умопостроениями). Который раз ловлю себя на мысли, что отвечающими за детей чиновниками иногда движет нечто иррационально-психотическое. Не скажу, что многими, но, занимаясь помощью приемным семьям, регулярно сталкиваюсь с полным игнорированием госорганами даже не психологических компетентностей, а просто здравого смысла. В одном случае 16-летнего ребенка, недавно пережившего смерть матери и переезд к родне из села в миллионный город, заведующая опекой пыталась поместить в приют: перестал ходить в школу (что ребенок в депрессии и уже пытался покончить с собой, ее не волновало, пришлось мне пугать ее судом), в другом — инспектор опеки предложила приемной матери отказаться от девочки-подростка, у которой недавно выявили психическое заболевание (и плевать, что девочке не было и полугода, когда ее забрала эта женщина, и больше у нее никого в этом мире нет). Могу перечислять дальше, но речь не об этом.

Казалось бы, если вы позволили семье взять семерых детей, нужно постоянно ею заниматься. Есть тревожные сигналы — анализировать их, помогать, учить, привлекать специалистов, предупреждать об ответственности, в конце концов, но делать все, чтобы сохранить детей в семье, обеспечив им самое главное — близкие человеческие отношения, безопасность и постоянство: именно в семье ребенок лучше всего развивается и реабилитируется (либо изначально, серьезно исследовав ресурсы и риски семьи, не разрешать ей брать детей).

Я большой противник шлепания вообще, а в воспитательных целях особенно, но кто оценит, от чего больше ущерб психике ребенка: от шлепков приемного отца или от того, что чужие взрослые разлучают тебя с людьми, ставшими за годы твоей семьей, и увозят в далекий казенный дом, словно их главная цель — именно разрушить все твои связи и снова оставить тебя одного и ни с чем?

Часто говорят о девиантности и делинквентности сирот. В значительной степени появлению и развитию этих их особенностей способствуют действия госорганов, подобные описанным, — разрушающие решительно все человеческие связи между детьми и взрослыми.

«Безглагольна, недвижима Мертвая страна»

Из Чехова: «Пугают Козулькой на каждой станции, начиная с Томска — писаря загадочно улыбаясь, а встречные проезжающие с злорадством: «Я, мол, проехал, так теперь ты поезжай!» И до того запугивают воображение, что таинственная Козулька начинает сниться в виде птицы с длинным клювом и зелеными глазами».

Нынче в депрессивной Козульке — никаких тайн и загадок. От Красноярска всего 120 км. Леса здесь то и дело расступаются: вырубки и пустоши, осинники, иван-чай. Здесь пролегал столыпинский тракт, переселенцы из европейской России поставили здесь крепкие деревни. По этой дороге отступал Колчак; далее раскулачивание; далее хрущевское «укрупнение». Сегодня продуваемые 777-ю ветрами голые пространства.

Это к вопросу об упырях, упомянутых психологом Щербаковым или, как он выражается, «деструктивно-психотичных» личностях и механизмах. Когда в семье Федора росла Василиса и все ее братья и сестры, по многу месяцев над Козулькой стоял гул: начиная с 2014-го шла отгрузка техники с гигантской Центральной базы резерва танков, с места работы Федора, переброска ее куда-то на запад.

За Козулькой, если податься вглубь района, посреди нагого поля — неизвестно когда вкопанный, почерневший от времени стол с двумя скамьями; за ним разве только поминать. На этом поле стояла деревня из четырехсот дворов.

Щенков и котят тут в деревнях раньше топили. Сейчас не знаю, давно не сталкивался. Наверное, так и топят, но как-то более гуманно, что ли — благодаря веяниям, доносящимся с той стороны, куда отгружали танки. Тех, кто управляется не в реке, а в грубом оцинкованном ведре, так и вовсе порицают, а то и наказывают.

Кадр из фильма «Нимфоманка: Часть 1»

Попробуйте сами ответить на свой вопрос, поставив себя на место этой абстрактной, гипотетической женщины, тем более что при определенных обстоятельствах вы и правда можете на нем оказаться. Женщины ведь тоже интересуются мужскими попами и не прочь попробовать их на ощупь и проверить упругость, однако встречная традиция куртуазного похлопывания, несмотря на все успехи феминизма, почему-то не очень распространена, а жаль. Лично моя неполиткорректная точка зрения заключается в том, что неудачная, неприятная глазу попа, хоть женская, хоть мужская, не вызывает желания ее шлепнуть – так что это, если вдуматься, своего рода тактильный комплимент. Определить его уместность можно только интуитивно и ситуативно. Даже самые изысканные комплименты далеко не всегда и не от всех приятны, и в случае с восхищенным шлепком по заднице симметричным ответом может оказаться возмущенный хлопок по морде. Но даже и такой расклад далеко не всегда означает решительную невозможность дальнейшей коммуникации – а иногда, наоборот, демонстрирует, что встретились достойные игроки одного класса.

В общем, даже в таком нехитром деле, как хлопанье по попе, тоже есть свои нюансы, градации и смысловые оттенки, научиться различать которые – вполне посильная задача для настоящего джентльмена («Какой рукой джентльмен должен открывать перед дамой дверь, если правой он щиплет ее за попу?»). Поэтому категорически табуировать эти вроде бы бестактные и хамские на вид шлепки у меня не поднимется рука, чтобы окончательно не формализовать и не обеднить общение между полами, которое того и гляди вообще сведется к официальным рукопожатиям.

Волнующие вас вопросы об отношениях (и не только) присылайте по адресу lidia@gq.ru. Лидия Маслова постарается дать ответы всем. Лучшие вопросы и ответы на них будут опубликованы в журнале.

Фото: кадр из фильма «Нимфоманка: Часть 1»

Часто проверяете почту? Пусть там будет что-то интересное от нас.

В сети это действо вызвало небывалый ажиотаж: ролик с фрагментами чемпионата, в котором приняли участие четыре прекрасные девушки, набрал на ютьюбе больше двух миллионов просмотров. А сами участницы, точнее, их самые выдающиеся места, стали знаменитыми. Видеофрагмент соревнований показали даже в «Вечернем Урганте»!

Sport24 поговорил с одной из участниц турнира, чтобы выяснить, насколько это больно и много ли подписчиков пришло к ней в инстаграм после турнира:

— Это не было запланированным мероприятием, а произошло спонтанно, — рассказывает Анастасия Золотая. — Соревнование придумал ведущий.

По словам девушки, он вызвал нескольких дам на сцену для участия в конкурсе, но умолчал, в каком именно.

— Я вышла на сцену без задней мысли, — смеется Настя. — Правил никто не знал, но были судьи, которые наблюдали. Нужно было сохранять каменное лицо и не сходить с места при ударе. Всего было четыре участницы.

Анастасия признается, что не отслеживала динамику подписчиков в своем блоге после этого мероприятия, так как у нее и до этого было около полумиллиона фолловеров.

— На улице не подходили, но иностранцы в директ пишут, спрашивают, я ли на видео.

Она признается, что во время соревнований не было больно получать по попе, руки же болели намного сильнее.

— Правая рука была сине-красная и болела жутко, — рассказывает Настя. — Если бы были соревнования между мужчинами и женщинами, то я бы вряд ли участвовала. Когда девушка шлепает девушку, то ничего плохого в этом не вижу, а вот если мужчина девушку… Я не знаю.

В ближайшее время Анастасия Золотая намерена выпустить собственную книгу.

— В Москву я приехала подписывать договор с издательством на выпуск двух своих книг. Я вообще очень разносторонний человек и неудивительно, что засветилась в какой-то бредятине. Потому что я всегда везде лезу.

Силу шлепка Насти по крепкому мужскому тылу вы можете оценить в видео ниже:

Подписывайтесь на канал Sport24 в Яндекс.Дзене

Борцы с законом о домашнем насилии «защищают» институт семьи и утверждают, что детей будут отбирать за «шлепок по попе». Они не видят в таком методе воспитания ничего плохого и считают его российской традицией. Люди, которых в детстве били ремнем, скакалкой и руками, рассказали «МБХ медиа», как это сказалось на их психике. Спойлер: очень плохо.

Ира, 22 года (имя изменено по просьбе героини)

Моя мама часто готовила одно и то же, я отказывалась есть и скидывала еду на пол. Мама брала меня за волосы и заставляла есть все с пола. Я, естественно, в слезах, у меня истерика, но мне приходилось все это есть. Мне было три-четыре года.

Мой отец деспот. Он мог выпороть меня ремнем, бил так, что я еще два дня не могла сидеть, мог в качестве игры, например, на даче с родственниками, драться со мной, мог взять меня за ногу, подвесить и ходить со мной так, трясти, пока я не начну плакать. Он делал так лет до девяти, думал, что это смешно. Когда мне было 10−11 лет, я поехала в летний лагерь, а когда вернулась, в моей комнате были одни голые стены. Отец просто решил, что у меня больше нет комнаты. Я помню, он хотел ее сдавать, люди приходили ее смотреть, но никто не снял, слава Богу. Мы с мамой спали несколько лет на одной кровати. В другой раз он выкинул мои лыжи. Я помню, я в слезах пришла на физру и сказала классухе, что мои хорошие лыжи выкинул отец.

С мамой я занимались математикой, которая была мне неинтересна, на этой почве мама меня била. Редко, но, помню, била по лицу.

Отец постоянно изменял маме. Ездил в командировки, привозил от любовниц букеты заболеваний. Например, мы видели у него следы от наручников на запястьях, и что кожа на пальцах слезла. Когда дело шло к разводу, он ее бил: просто вставал, брал маму за волосы, тащил в коридор, валил на пол, все это при бабушке. Один раз мама вцепилась ему в крестик на шее, он сказал фразу, которую она хорошо запомнила: «Мама, она меня за крестик взяла». Ему было норм, что он ее **** (бьет), бабушка, которая все это видела, никак не отреагировала. Вот как этот Хачатурян, он был набожным деспотом.

Один раз мама вызывала полицию, мент так и сказал: когда убьют, вызывайте. Мне кажется, таких людей нужно сажать, чтобы они посидели и подумали о своем поведении. Моего отца тоже следовало посадить на пару лет, но не факт, что он не вышел бы еще хуже.

После развода он еще жил с нами лет пять. Когда мне было 11 лет, отец притащил к нам свою любовницу. Эта мадам замахивалась на меня сковородкой, хотела со мной драться, но отец защищал не меня, а ее. Через месяц она свалила. Вот, казалось бы, чем ребенку в 11 лет заниматься, точно не изживать любовницу отца из дома, чтобы иметь право там жить.

После этого у меня произошел какой-то сдвиг в голове. Поменялась система ценностей. За две недели до 13 лет я начала курить и пить. В 14−15 лет попробовала спайс. Я любила драться, показывать силу. В девятом классе я очень много пила, меня выгнали со школьной дискотеки, и я поняла, что что-то делаю не так. Бросила пить и курить, записалась в театральный кружок, начала учиться.

В 19 лет на фоне расставания с молодым человеком меня опять понесло. 3,5 года выкарабкивалась из депрессии. Мы с отцом не были близки, поэтому я не знаю, били ли его в детстве.

Он любит читать мне мораль, часто говорит про религию, мне кажется это черта всех деспотов, они прикрываются богом и верой.

В 2015 году мы встречались в суши-баре, он сказал, что у меня родилась сестра. Мне все равно. Кстати, бьет ли он свою новую жену я не знаю и, наверное, не узнаю. Я начала предъявлять отцу, что из-за него у меня куча комплексов и психологических проблем. Он сказал: когда вырастешь, поймешь. Из психологических проблем у меня неумение общаться с парнями, от мамы мне достался паттерн, что мужики — козлы. Когда я сильно напиваюсь, у меня начинается истерика. Меня кидает по полу, я могу биться головой об пол, из-за слез могу задыхаться.

Отца я воспринимаю как финансовый источник.

Я очень хочу семью. Я даже понимаю, что эта задача для меня важнее, чем карьера. Я хочу, любви, потому что я ее не получала, любовь была только материальная. Но я не собираюсь рожать от кого попало, я не хочу, чтобы меня били или оставили одну с ребенком, поэтому я к этому подойду очень избирательно. Ты не знаешь, с кем ты живешь, сегодня у вас все хорошо, а завтра твои руки найдут в Мойке. Фото: Bartlomiej Magierowski / East News

Герман, 23 года

Я рос в полной, очень патриархальной семье. Мой отец — хозяин, добытчик, кормящая рука. В то же время у него очень экспрессивный характер, страшен в гневе — это про моего отца. В 3−4 года меня ставили в угол на полчаса-час, я ревел. Я не помню за что, но это была фигня. Я был очень подвижным и экспрессивным ребенком, любил бегать, прыгать, как многие дети. За это меня ставили в угол. Помню холодную стену, это была хрущевка, старый дом, в стену были встроены провода, я стоял, разглядывал провода, ковырял обои. Потом я немного повзрослел и начал возражать и не подчиняться. В первый раз мне было лет 6−7, это был ремень. Я только-только пошел в школу, получал за любое непослушание, когда не соглашался с папой. С мамой я мог спорить, в какой-то степени я на ней отыгрывался, потому что знал, что она мне ничего не сделает, видел, как отец ее унижал, мог спорить, показывать себя. Но зачастую она говорила папе, и я огребал, то есть это была палка о двух концах. Очень хорошо помню, что, когда начались родительские собрания, началась жопа: за каждое собрание, жалобы учителей на мое поведение, какие-то плохие оценки я огребал по полной программе.

Дело было не в силе, а в жестокости и гневе моего отца. Меня не били сильно. Сначала меня били ремнем, потом прыгалками, которые лежали в ящике специально для наказаний, они очень сильно бьют. У меня оставались какие-то следы, они проходили в этот же день или на следующий. Меня никогда не избивали до синяков, до гематом, но сама нарастающая тревога, грозный отец, который выглядел так, будто готов меня убить, были намного большим триггером, чем сами удары.

После каждого родительского собрания маме звонил папа, она шутила: «Ну что, достаем прыгалки?». И папа говорил: «Да, достаем». Я подбегаю, чтобы выяснить, будет мне что-то или нет, мама говорила, что да, папа сказал, достаем. Они даже смеялись над этим. Я сам над этим уже угорал, когда живешь в этих реалиях, смеешься сквозь слезы.

Регулярно били примерно до 12 лет, потом меня начали наказывать деньгами. У меня было шесть тысяч рублей, это были мои карманные деньги, мне их выдавали порциями три раза в месяц. Если я что-то неправильно делал, меня их лишали. После меня били изредка.

В 14 лет в первый раз в жизни напился, выпил две бутылки пива, это была какая-то прямо критическая доза, папа меня неслабо отфигачил, но ладонями. В 17 лет это уже были кулаки. Моя мама в это время всегда закрывала дверь на кухню, мыла посуду и делала вид, что ничего не происходит.

Остановить отца было невозможно. Ты понимаешь, что это огромный-огромный *** (ужас), который катится на тебя, он сейчас с тобой может делать все, что хочет.

Ты не можешь ему сопротивляться, ты не можешь сказать «давай поговорим». В том-то и дело, это возраст, когда у тебя строятся личные границы, когда ты учишься отстаивать себя, учишься чувствовать себя безопасно. Я не вырос недоразвитым, мне не отстрелили ногу, ничего такого не было, но у меня получилась психологическая травма, с последствиями которой я имею дело до сих пор.

Каждый раз во время конфликта, чьего-то недовольства мной или момента, когда мне нужно отстоять свои интересы, я начинаю чувствовать те же самые эмоции, как будто кто-то сейчас возьмет ремень и будет меня бить. Страх сразу сковывает, он переполняет, я не могу ничего сказать, меня просто парализует.

Когда это только начиналось, я дрался, я ходил на самбо, с кем-то там соперничал, как-то выстраивал себя. В 10 лет я начал бояться конфликтовать со своими сверстниками. Я очень хорошо помню до сих пор, как на продленке зимой ко мне подошел лютый чувак, боксер, и начал меня задирать, а я просто теряюсь, ухожу в астрал, мне страшно, я не знаю, что происходит. Я до сих пор помню фразу, которую он мне сказал: «Даже мой шестилетний брат ***** (изобьет) тебя». Настолько я слабак. С того момента я всегда проигрывал, избегал конфликтов. Когда ты уже взрослый, ты понимаешь свой потенциал, но не можешь реализовать свои интересы и амбиции, потому что тебе страшно, тревожно, тебя парализует и все, конец.

Когда я начал это все прорабатывать с психологом, я все высказал отцу. Он не общался со мной полгода, ненавидел меня, при том, что мы живем в одном доме. Мама на меня не обиделась, она даже пыталась со мной разговаривать. Сейчас я простил своего папу, потому что прошлого не вернуть назад, он мой отец, я все-таки хочу с ним выстроить какие-то хорошие отношения. Мы спокойно с ним говорили, когда чуть помирились. Он просто не верит, он говорит: «Ты думаешь, что твои родители тебе испортили жизнь, но на самом деле каждый из нас рождается уже сформированным человеком, ты общительный, ты классный, чего ты паришься, никто тебя сильно не бил».

На самом деле я сочувствую отцу. Он же тоже не просто так все это делал, у него серьезные психологические проблемы, он очень импульсивен, он не может это контролировать. То, что он не захотел ничего с этим делать, не захотел идти к психологу — это плохо. Но надо принимать людей такими, какие они есть. Наверное, если бы он был моим другом, я бы не общался с ним. Но, поскольку он мой папа, я попробую вытащить из него хорошее и попробую забыть о плохом.

Я хочу детей. Я очень четко знаю, как я не буду себя вести. Я думаю, что я буду хорошим отцом. Я бы мог тоже стать тираном и притеснять слабых, но я, наоборот, заступаюсь, как будто какое-то геройство просыпается. У нас, например, собаку в семье тоже наказывали, били кулаками. Я прямо влетал в коридор, это было несколько раз, и говорил: «Папа, что происходит, не надо ее бить!»Фото: Сергей Бобылев / ТАСС

Кристина, 23 (имя изменено по просьбе героини)

Я помню себя шестилетней, я стою в углу. Меня часто ставили в угол, а перед этим почти всегда били. Думаю, лет с пяти-шести. За то, что что-то сделала не так, например, плохо убралась. Я всегда была слишком громкой, слишком дерзко отвечала. Когда мне мама говорит: «Нет, ты сделала не так», а я в ответ защищала себя, за это мне прилетало. Моя мама так выражала свою вспыльчивость.

Меня никогда не били, чтобы были гематомы или синяки. Поэтому когда ты спрашивала, я о себе даже не подумала сначала. А потом поняла, да, меня били родители. У меня какое-то время даже был листочек, уже лет в 13−15, в средней школе, где я записывала, когда меня мама била, как она меня обзывала. Листочек был весь неровный из-за моих слез. Я вела этот листик месяца два, потом порвала.

Но шлепки и битье были не самым страшным. Самым страшным был запрет плакать.

Мама очень злилась, когда я плачу. И переживала, и злилась. Мне прилетало, чтобы я не плакала или не орала в ответ. А лет в 15−16 я поняла, что можно игнорировать ругань. Я делала лицо кирпичом. Это их еще больше злило, потому что в тех коротких фразах, которыми я отвечала, они видели высокомерие, мне за это тоже прилетало. Один раз мама разбила форточку расческой, хотела в меня кинуть, а попала в окно.

Маму раздражало, что я «не чту старших»: не уважаю родителей, хамлю, не делаю, как они говорят. Я была отличницей, не гуляла с мальчиками, не курила, не пила за гаражами, хотя я росла во дворе, где валялись шприцы и бутылки. Мне казалось, я все делаю хорошо, но нет, могла не убраться, потому что я весь день училась, чаще всего прилетало за огрызания. Например, она говорит, что я не убралась, я отвечу: «И что такого? Я уберусь сейчас или завтра». Могла дать пощечину, могла бить руками по телу, это не очень приятно. В более раннем возрасте был ремень. Больнее всего, когда бьют узеньким ремешком. Когда мама лезла за ремнем в шкаф в ярости, я умоляла, лишь бы не тоненьким. Даже сейчас передергивает, когда вспоминаю.

Моя отец самый добрый на свете, но в этих конфликтах он не участвовал. Мама уходила страдать, папа приходил и говорил, что надо помириться, я говорила: «Ты же понимаешь, что она не права, она меня бьет». А он всегда говорил, что надо мириться. Вот эта необратимость, что я должна прийти на ковер и полчаса объяснять, почему я не права, врать самой себе, было хуже всего, даже хуже избиений. С 15 до 18 лет это был конвейер. Раз в месяц мы ссорились, иногда мне прилетало, иногда нет, надо было прийти на ковер и попросить прощения. Пару раз я не просила, мы не общались три дня, и я все равно приходила и просила прощения.

Очень долгое время я боялась маму. Я могла сказать: «Мам, я тебя боюсь». Старалась не говорить этого, потому что знала, что разозлится и мне может прилететь. Я очень сильно ее боялась, прямо до дрожи. Если накосячила и знала, что мама сейчас придет с работы и может заметить, все… Страшнее не само наказание, а то, что оно может быть.

Я очень долго злилась на свою маму. Только пару лет назад простила ее. Мама очень мало рассказывала о своем детстве, но мне кажется, ее тоже била мама. Бабушка еще более обидчивая.

Когда я впервые съехалась с мальчиком, я тоже злилась и у меня тоже было желание его ударить, я понимала, что меня бросало в подростковые ситуации, и я останавливалась, хотя как-то раз я бросила в него стул, не попала, но на паркете съемной квартиры осталась вмятинка. Мне очень стыдно. Бить хоть кого-то плохо. Мне кажется, из-за этого дети, особенно мальчики вырастают и бьют девушек, жен. Я не считаю, что меня сильно били. Меня травмировали отношения с родителями, но битье было только плохой стороной наших отношений. Я помню, что я еще в том возрасте себе пообещала, что, если у меня будут дети, я никогда не буду их бить, никогда. Мне кажется, я буду хорошей мамой, хоть это и обманчивое чувство. Все дети несут в себе психотравму родителей.

Мне кажется, о домашнем насилии редко говорят в контексте насилия в отношении ребенка, чаще говорят о двух взрослых людях. У нас в стране вообще не принято об этом говорить. Если взрослый человек еще может осознать, что это ненормально, то ребенок — нет. Нужно учить, что бить людей ненормально. Мои родители друг друга никогда не били, наверное, бить ребенка для взрослых — другое, потому что бить ребенка это «воспитательный процесс». Фото: Александр Демьянчук / ТАСС

Иэн, 22 года (небинарный трансгендерный мужчина)

Первый абьюз, который я могу вспомнить, я застал в свои 5 лет. Моих старших сестер, одной было 15, другой 13, била мать. Сестра просила меня вступиться за нее, я говорил матери, что она бьет сестру на глазах ребенка, но мать игнорировала меня, а бывало, что и отбрасывала в сторону.

Мой отец — спокойный и мягкий человек, изредка шлепал в детстве, зато часто хватал вещи и выкидывал в комнату-склад, когда его доводила до истерики мать: оскорблениями и наездами, часто на пустом месте. У нас троих претензии только к матери. Она учительница: в воскресной школе преподавала пение, а в музыкальной — фортепиано. Всех нас троих она учила музыке насильно. В наших отношениях абьюз от нее начался с музыки, но затем я понял, что проблема глубже: мы не соответствовали ее идеалу, и она наказывала нас именно за это. Я засыпал за фортепиано, позже в поликлинике сказали, что я гипотоник: пониженное давление — моя норма, а сонливость, даже если высплюсь, ожидаема. Но мать и до, и после слов врача считала, что я клевал носом исключительно ей назло. Когда она мыла посуду, она слушала, занимаюсь ли я или прервал игру. Когда я останавливался и начинал засыпать, она приходила и начинала кричать на меня, бить по спине, голове, бывали и пощечины. Любой мой промах в музыкальной школе мог быть поводом для очередного скандала. Мать не сильная, не оставляла физических травм, но психологически побои уродуют ребенка.

Мать не так давно рассказывала, что среди учителей музыки бить, кричать и принуждать своих детей — норма. Она ни в чем не раскаивается и думает, что мы должны быть ей благодарны.

Я очень долго ненавидел музыкальную школу и много лет не мог подойти к пианино, диплом я не забрал.

В шесть лет на празднике в воскресной школе, где мать вела хор, я сидел на лавочке в первом ряду и болтал ногами. После спектакля мать отвела меня в сторону, накричала и побила меня за то, что я якобы нарочно раскачивал лавку и опозорил ее, ведь я был дочерью учительницы, и все, что я делал, говорило что-то о ней. Такое отношение ко мне и моим сестрам было все время. Все, что мы делали по своему желанию и что не было ей угодно, она выставляла как нечто, сделанное специально ей назло.

Мать кричала на меня и сестер, читала наши переписки и дневники, когда находила их, входила в комнату: у нас не было замков на дверях, не было личного пространства. Гулять с друзьями бесконтрольно было почему-то плохо. Нельзя было ни у кого остаться на ночь, нельзя было никого звать в гости. Иногда бывало, что нельзя было после школы гулять с друзьями дольше получаса.

Когда к 15 годам мать поняла, что моя маскулинность не исчезнет, она решила, что пора устроить мне ад и по этому поводу, а я только подумал, что, раз музыкалка позади, мы с ней подружимся. Но нет. Она орала, что я хожу вразвалку, как мужик, и так нельзя. Я стал делать усилия и говорить в женском роде только с ней, потому что иначе она скандалила. В 20 лет, когда я начал поднимать брови и на лбу образовалась пара складок, тоже кричала, стала запрещать проявлять эмоции на лице, это было какое-то безумие. Она могла ударить, накричать, испортить весь день своими истериками только из-за того что я поднял брови. Тогда же она увидела у меня утяжку (топ-майка с застежками, скрывающая грудь. — «МБХ медиа») и устроила скандал. В течение месяца она почти каждый день закатывала жуткие истерики и доводила меня до слез, до крика, до хрипа.

Мать довела меня до клинической депрессии. Несколько дней я бесконтрольно рыдал, мать поняла, что это не блажь, и пошла вместе со мной к специалисту. Мне выписали препараты, я начал их принимать, и через две недели мое состояние было радикально другим: я не мог заплакать, вернул себе работоспособность. Затем я вернулся домой с полностью осветленной макушкой, заплетенной в косы на манер персонажей из сериала «Викинги». Мать вошла в комнату со штанами в руках, ее лицо исказилось до омерзительной маски ярости, как в японском театре у демонов. Молча начала хлестать меня штанами. Я выключил телефон, схватил ее за штаны, за руки, она начала кричать и звать папу, чтобы он поглядел, как я себя якобы изуродовал. Я старался держать ее за кисти осторожно, потому что православное воспитание вбило в меня, что ударить мать — грех, но она стала кричать, что я ломаю ей руки, и царапала меня ногтями. Отец нас разнял. Утром я ушел из дома.

Я хотел уйти из дома и в 8, и в 17, но не знал, куда. Обеих сестер выгоняли, они жили у бабушки по отцу. Во время депрессии сестра предложила пожить у нее, но быстро начала придумывать отмазки: я ношу унисекс-одежду, короткие волосы и говорю о себе в мужском роде, а она растит православного сына и не хочет, чтобы я заразил его своим грехом трансгендерности. Полтора месяца я жил у бабушки, потом уехал в Крым к друзьям, где приобрел опыт самостоятельности, от которого меня всю жизнь «оберегала» мать, нашел первые отношения, в которых до сих пор состою, вернулся в Москву, нашел вторые отношения, работу, где моя трансгендерность воспринимается спокойно, вернулся из двух академических отпусков в университете, вырезал токсичное общение из своей жизни, а сейчас долечиванию депрессию и изредка доброжелательным тоном разговариваю с родителями по телефону. Любить семью на расстоянии после года эмоциональной сепарации просто.

Детей заводить не планирую: я их уважаю, поэтому не хочу калечить. Я с детства мечтал завести взрослого человека, и сейчас счастлив в своей выбранной семье, в которой все считают непозволительным повышать голос и поднимать руку друг на друга, а личные границы считают нормой.

«Это не наша скрепа»

Александра Семенова подробно рассказывала, как родительские и православные организации борются с «антисемейным» законом о домашнем насилии, который, по мнению руководителя религиозного движения «Сорок сороков» Андрея Кормухина «разрушает духовно-нравственный ценности и уравнивает в правах 58 гендеров».

«Я как родитель, воспитывающий восемь детей, могу засвидетельствовать, что бывают ситуации, когда ребенок, несмотря на все дипломатические, поэтические, лирические, педагогические увещевания родителей все равно не реагирует правильно, — заявил «МБХ медиа» представитель «Тюменского родительского комитета» Андрей Генерозов. — Родитель вынужден прибегать к старым методам: дать подзатыльник или по заду. К таким методам прибегал Антон Макаренко, и это человек, который называется Педагогом с большой буквы. Мы настаиваем на том, что это традиционная мера, на которую родители имеют право».

Психолог центра «Эмпатия» Дмитрий Дюков рассказал «МБХ медиа», что физическое насилие в детстве приводит к пограничному расстройству личности, депрессии и тревожному расстройству.

«Это никогда не проходит бесследно и усугубляет течение любого, даже хронического заболевания. Про самооценку тут и говорить нечего, — говорит психолог. — Это не наша скрепа. В действительности в мире ситуация постепенно улучшается и в нашей стране тоже. Надо помнить, что любой человек может выйти из себя и шлепнуть по попе, но систематических физических наказаний быть не должно. То же самое в воспитании животных. Если собаку можно воспитать совсем без битья, то и ребенка точно можно воспитать без физического насилия».

Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Сегодня в Омском районном суде продолжилось рассмотрение резонансного уголовного дела в отношении 35-летнего программиста Сергея Казакова, который наказывал пасынка, ставя его коленями на гречку. При этом мать родная ребенка Алина Юмашева обо всем этом знала и не пыталась помешать издевательствам над сыном.

На сегодняшнем заседании стали известны результаты психологической экспертизы мальчика на предмет возможности допроса его в судебном заседании, на котором настаивали подсудимые и их адвокаты.

Согласно заключению эксперта, допрос школьника может оказать негативное влияние на его психологическое и эмоциональное состояния. Поэтому стороны согласились на оглашение показаний, которые он дал сразу после инцидента в мае 2019 года и потом на повторном допросе у следователя через несколько месяцев.

Следователям мальчик рассказал о первом случае, когда его поставили коленями на гречку.

«В июне 2018 года, когда в школе начались каникулы, дядя Сережа в первый раз сказал мне встать коленями на гречку. До этого он лишь бил меня ремнем по попе, — озвучила показания ребенка прокурор. — Мама находилась дома и не говорила ему ничего. Потом дядя Сережа каждые две-три недели ставил на гречку. От чего у меня появились раны на коленях. Мама обрабатывала раны мазью и забинтовывала их. Все лето я гулял по улице в штанах».

Со слов ребенка следователю, в апреле 2019 года таким образом его наказывали больше 30 раз.

«Он ставил меня в угол лицом, где я стоял на гречке с 9 утра до 6 вечера. Все это время меня не кормили и не разрешали выходить из угла. Также дядя Сережа предупредил меня, что если я откажусь стоять, то он будет еще больше меня бить по попе и на сутки оставит без еды. После наказания мне давали суп, макароны и печенье. Но мама не разрешала мне рассказывать о наказаниях», — утверждал ребенок.

На майские праздники семья отправилась на дачу, где мальчика сразу же поставили на гречку за то, что он накануне 8 мая убежал и не вернулся домой.

«Так меня наказывали каждый день до 11 мая. Также дядя Сережа просил делать ему массаж спины и ног», — признался полицейским ребенок.

По его словам, 11 мая отчим повез маму на работу, с собой они забрали всю его одежду и обувь, чтобы он не сбежал. Но ребенок, не выдержав, все-таки прибежал к соседям, которые и вызвали скорую помощь.

«Я ревную маму к дяде Сереже. Мне кажется, что она больше любит его, чем меня, так как она разрешала ему бить меня по попе и ставить коленями на гречку», — пояснял он.

Он рассказал, что когда его положили в больницу, то к нему пришли отчим и мама, которые принесли фрукты.

«Вчера, 12 мая, они приходили ко мне в больницу. Дядя Сережа просил, чтобы я сказал полицейским, что он меня не бил и не ставил на гречку. Если я это скажу, то он обещал купить мне сладости и разрешит гулять на улице подольше, — признался ребенок. — Дядя Сережа сказал мне, что меня простил. Но я не знаю, за что простил. И еще просил его простить. Тогда они обещали сводить меня в аквапарк».

Через несколько месяцев у следователя мальчик заявил: «Я хочу быть с мамой, а дядю Сережу я не простил и не хочу с ним видеться, а тем более жить вместе».

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *