1962
Ваза
Вводные слова
Воздухоплавательный парк
Графин
Два мальчика
«Когда я мрачен или весел…»
«Когда я очень затоскую…»
Комната
Над микроскопом
«Прозаик прозу долго пишет…»
Рисунок
«Там, где на дне лежит улитка…»
«Танцует тот, кто не танцует…»
«Телефонный звонок и дверной…»
1963
Два наводнения
Монтень
1964
«Заснешь с прикушенной губой…»
«Что страшней забитой двери…»
1966
«Бог семейных удовольствий…»
Велосипедные прогулки
«Два лепета, быть может бормотанья…»
«Декабрьским утром черно-синим…»
День рождения
«Звезда над кронами дерев…»
«Не занимать нам новостей!…»
Старик
Фотография
Шашки
«Эти сны роковые — вранье!…»
1967
«Сын сапожника, горный орел…»
1968
«Бледнеют закаты…»
«В тот год я жил дурными новостями…»
«Вот я в ночной тени стою…»
«Среди знакомых ни одна…»
«Чего действительно хотелось…»
1969
«Больной неизлечимо…»
«Нет, не одно, а два лица…»
«Свежеет к вечеру Нева…»
«То, что мы зовем душой…»
«Шли дорогой заросшей…»
«Эта песенка Шуберта…»
Я скажу тебе, где хорошо
«Я смотрел на поэта и думал: счастье…»
1970
«Возьми меня, из этих комнат вынь…»
«Кончились все разговоры…»
1971
Кружево
1972
Два голоса
«Не знает ласточка, как много…»
Ночной дозор
«Пришла ко мне гостья лихая…»
«Разве там свиданье происходит…»
«Эти бешеные страсти…»
«Я-то верю в судьбу и в угрюмый рок…»
1973
Белые ночи
«Быть нелюбимым! Боже мой!…»
В тире
«Еще чего, гитара!…»
«Кто-то плачет всю ночь…»
«Неромантичны наши вкусы…»
«Ну прощай, прощай до завтра…»
«О слава, ты так же прошла за дождями…»
Сирень
Сложив крылья
Стог
«У природы, заступницы всех…»
«Человек привыкает…»
«Я к ночным облакам за окном присмотрюсь,…»
1974
«Где та скала…»
«Знаешь, лучшая в мире дорога…»
«Лети, лети! Плыви, плыви! Беги…»
«Мне боль придает одержимость и силу…»
«Плевать на жизнь! — шотландская принцесса…»
«Снег подлетает к ночному окну…»
Сон
«Так агностик говорит во мраке…»
«У меня зазвонил телефон…»
1975
1974 год
«А если в ад я попаду…»
«Ах, что за ночь, что за снег, что за ночь, что за снег!..»
«Все эти страшные слова: сноха, свекровь…»
Гофман
«Как клен и рябина растут у порога…»
«Как пуговичка, маленький обол…»
«Любить — смотреть в четыре глаза…»
«Любовь кончается известно чем,- разрывом…»
«На выбор смерть ему предложена была…»
«Не из всякого снега слепить удается снежок…»
«Слово «нервный» сравнительно поздно…»
«Уехав, ты выбрал пространство…»
1977
День защиты детей
«Какое счастье, благодать…»
«Когда тот польский педагог…»
«Мы в городе. Горит граненый шпиль…»
Никогда не наглядеться
Ночной парад
«Почему бы в столе, где хранят…»
«Поэзия — переливанье крови…»
«Расположение вещей…»
«Сентябрь выметает широкой метлой…»
«Смысл постичь небесный, сущность бледную…»
«Со Смоленского кладбища ехали мы…»
«Четко вижу двенадцатый век…»
«Я думаю, когда Гомер писал…»
1978
«Времена не выбирают…»
«По сравненью с приметами зим…»
1979
«Я не прав, говоря, что стихи важнее…»
1982
А музыке нас птицы научили
«Бывает весело, а сердцу всё грустней…»
«Быть классиком — значит стоять на шкафу…»
Воспитание по Жан-Жаку
«До свиданья, Кавказ…»
«Друг милый, я люблю тебя…»
«И с первых слов влюблялись…»
«Как Святой Себастьян у Беллини в саду…»
«О, знаю, знаю, все мираж…»
Усть-сысольский Христос деревянный
Фокусник
1986
Наши поэты
1992
Автопортрет с бритвой и помазком
Паровоз
«Потому что больше никто не читает прозу…»
«Чем повторять стихи про кобылицу…»
Анна Ахматова
Вновь Исакий в облаченье
Из литого серебра.
Стынет в грозном нетерпенье
Конь великого Петра.
Ветер душный и суровый
С черных труб сметает гарь
Ах, своей столицей новой
Недоволен государь.
Сердце бьется ровно, мерно.
Что мне долгие года!
Ведь под аркой на Галерной
Наши тени навсегда.
Сквозь опущенные веки
Вижу, вижу, ты со мной,
И в руке твоей навеки
Нераскрытый веер мой.
Оттого, что стали рядом
Мы в блаженный миг чудес,
В миг, когда на Летним Садом
Месяц розовый воскрес, —
Мне не надо ожиданий
У постылого окна
И томительных свиданий.
Вся любовь утолена.
Ты свободен, я свободна,
Завтра лучше, чем вчера, —
Над Невою темноводной,
Под улыбкою холодной
Императора Петра.
Ведь где-то есть простая жизнь и свет,
Прозрачный, теплый и веселый…
Там с девушкой через забор сосед
Под вечер говорит, и слышат только пчелы
Нежнейшую из всех бесед.
А мы живем торжественно и трудно
И чтим обряды наших горьких встреч,
Когда с налету ветер безрассудный
Чуть начатую обрывает речь.
Но ни на что не променяем пышный
Гранитный город славы и беды,
Широких рек сияющие льды,
Бессолнечные, мрачные сады
И голос Музы еле слышный.
Из Северных элегий
Пятая элегия
Меня, как реку,
Суровая эпоха повернула.
Мне подменили жизнь. В другое русло,
Мимо другого потекла она,
И я своих не знаю берегов.
О, как я много зрелищ пропустила,
И занавес вздымался без меня
И так же падал. Сколько я друзей
Своих ни разу в жизни не встречала,
И сколько очертаний городов
Из глаз моих могли бы вызвать слезы,
А я один на свете город знаю
И ощупью его во сне найду.
И сколько я стихов не написала,
И тайный хор их бродит вкруг меня
И, может быть, еще когда-нибудь
Меня задушит…
Мне ведомы начала и концы,
И жизнь после конца, и что-то,
О чем теперь не надо вспоминать.
И женщина какая-то мое
Единственное место заняла,
Мое законнейшее имя носит,
Оставивши мне кличку, из которой
Я сделала, пожалуй, все, что можно.
Я не в свою, увы, могилу лягу.
Но иногда весенний шалый ветер,
Иль сочетанье слов в случайной книге,
Или улыбка чья-то вдруг потянут
Меня в несостоявшуюся жизнь.
В таком году произошло бы то-то,
А в этом — это: ездить, видеть, думать,
И вспоминать, и в новую любовь
Входить, как в зеркало, с тупым сознаньем
Измены и еще вчера не бывшей
Морщинкой…
Но если бы оттуда посмотрела
Я на свою теперешнюю жизнь,
Узнала бы я зависть наконец…
Осип Мандельштам
Адмиралтейство
В столице северной томится пыльный тополь,
Запутался в листве прозрачный циферблат,
И в тёмной зелени фрегат или акрополь
Сияет издали, воде и небу брат.
Ладья воздушная и мачта-недотрога,
Служа линейкою преемникам Петра,
Он учит: красота — не прихоть полубога,
А хищный глазомер простого столяра.
Нам четырёх стихий приязненно господство,
Но создал пятую свободный человек.
Не отрицает ли пространства превосходство
Сей целомудренно построенный ковчег?
Сердито лепятся капризные медузы,
Как плуги брошены, ржавеют якоря;
И вот разорваны трёх измерений узы,
И открываются всемирные моря. ‘
Валерий Брюсов
Три кумира
В этом мутном городе туманов,
В этой тусклой, безрассветной мгле,
Где строенья, станом великанов,
Разместились тесно по земле, —
Попирая, в гордости победной,
Ярость змея, сжатого дугой,
По граниту скачет Всадник Медный,
С царственно протянутой рукой,
А другой, с торжественным обличьем,
Строгое спокойствие храня,
Упоенный силой и величьем,
Правит скоком сдержанным коня.
Третий, на коне тяжелоступном,
В землю втиснувши упор копыт,
В полусне, волненью недоступном,
Недвижимо, сжав узду, стоит.
Исступленно скачет Всадник Медный,
Непоспешно едет конь другой,
И сурово, с мощностью наследной,
Третий конник стынет над толпой,-
Три кумира в городе туманов
Три владыки в безрассветной мгле,
Где строенья, станом великанов,
Разместились тесно на земле.
Булат Окуджава
Нева Петровна, возле вас — всё львы.
Они вас охраняют молчаливо.
Я с женщинами не бывал счастливым,
Вы — первая. Я чувствую, что — вы.
Послушайте, не ускоряйте бег,
Банальным славословьем вас не трону:
Ведь я не экскурсант, Нева Петровна,
Я просто одинокий человек.
Мы снова рядом. Как я к вам привык!
Я всматриваюсь в ваших глаз глубины.
Я знаю: вас великие любили,
Да вы не выбирали, кто велик.
Бывало, вы идете на проспект,
Не вслушиваясь в титулы и званья,
А мраморные львы — рысцой за вами
И ваших глаз запоминают свет.
И я, бывало, к тем глазам нагнусь
И отражусь в их океане синем
Таким счастливым, молодым и сильным…
Так отчего, скажите, ваша грусть?
Пусть говорят, что прошлое не в счет.
Но волны набегают, берег точат,
И ваше платье цвета белой ночи
Мне третий век забыться не дает.
Александр Кушнер
Пойдем же вдоль Мойки, вдоль Мойки,
У стриженных лип на виду,
Вдыхая туманный и стойкий
Бензинный угар на ходу,
Меж Марсовым полем и садом
Михайловским, мимо былых
Конюшен, широким обхватом
Державших лошадок лихих.
Пойдем же! Чем больше названий,
Тем стих достоверней звучит,
На нем от решеток и зданий
Тень так безупречно лежит.
С тыняновской точной подсказкой
Пойдем же вдоль стен и колонн,
С лексической яркой окраской
От собственных этих имен.
Пойдем по дуге, по изгибу,
Где плоская, в пятнах, волна
То тучу качает, как рыбу,
То с вазами дом Фомина,
Пойдем мимо пушкинских окон,
Музейных подобранных штор,
Минуем Капеллы широкий,
Овальный, с афишами, двор.
Вчерашние лезут билеты
Из урн и подвальных щелей.
Пойдем, как по берегу Леты,в
Вдоль окон пойдем и дверей,
Вдоль здания Главного штаба,
Его закулисной стены,
Похожей на желтого краба
С клешней непомерной длины.
Потом через Невский, с разбегу,
Все прямо, не глядя назад,
Пойдем, заглядевшись на реку
И Строганов яркий фасад,
Пойдем, словно кто-то однажды
Уехал иль вывезен был
И умер от горя и жажды
Без этих колонн и перил.
И дальше, по левую руку
Узнав Воспитательный дом,
Где мы проходили науку,
Вдоль черной ограды пойдем,
И, плавясь на шпиле от солнца,
Пускай в раздвижных небесах
Корабль одинокий несется,
Несется на всех парусах.
Как ветром нас тянет и тянет.
Длинноты в стихах не любя,
Ты шепчешь: «Читатель устанет!»
— Не бойся, не больше тебя!
Он, ветер вдыхая холодный,
Не скажет тебе, может быть,
Где счастье прогулки свободной
Ему помогли полюбить.
Пойдем же по самому краю
Тоски, у зеленой воды,
Пойдем же по аду и раю,
Где нет между ними черты,
Где памяти тянется свиток,
Развернутый в виде домов,
И столько блаженства и пыток,
Двузначных больших номеров.
Дом Связи — как будто коробка —
И рядом еще коробок.
И дом, где на лестнице робко
Я дергал висячий звонок.
И дом, где однажды до часу
В квартире чужой танцевал.
И дом, где я не был ни разу,
А кажется, жил и бывал.
Ну что же? Юсуповский желтый
Остался не назван дворец,
Да словно резинкой подтертый
Голландии Новой багрец.
Любимая! сколько упорства,
Обид и зачеркнутых строк,
Отчаянья, противоборства
И гребли, волнам поперек!
Твою ненаглядную руку
Так крепко сжимая в своей,
Я все отодвинуть разлуку пытаюсь,
Но помню о ней…
И может быть, это сверканье
Листвы, и дворцов, и реки
Возможно лишь в силу страданья
И счастья, ему вопреки!
Ленинградские реки
Как клен и рябина растут у порога…
Как клен и рябина растут у порога,
Росли у порога Растрелли и Росси,
И мы отличали ампир от барокко,
Как вы в этом возрасте ели от сосен.
Ну что же, что в ложноклассическом стиле
Есть нечто смешное, что в тоге, в тумане
Сгустившемся, глядя на автомобили,
Стоит в простыне полководец, как в бане?
А мы принимаем условность, как данность.
Во-первых, привычка. И нам объяснили
В младенчестве эту веселую странность,
Когда нас за ручку сюда приводили.
И эти могучие медные складки,
Прилипшие к телу, простите, к мундиру,
В таком безупречном ложатся порядке,
Что в детстве внушают доверие к миру,
Стремление к славе. С каких бы мы точек
Ни стали смотреть — все равно загляденье.
Особенно если кружится листочек
И осень, как знамя, стоит в отдаленье.
Татьяна Канцева
Магнитный полюс мира – Петербург
Магнитный полюс мира — Петербург.
Изменчивые контуры погоды.
Расплывчатые абрисы фигур.
Обманчивые профили свободы.
Мозаика случайных полувстреч.
Упрямое спокойствие каналов.
Бессмысленных рассветов полуречь.
Эклектика соборов. Шпилей жала.
Мятежных душ невидимый каркас.
Магнитный полюс мира выбрал нас.
Александр Онущенко
К Санкт-Петербургу я приговорен
К блужданьям вечным вдоль его каналов.
Был крестным при моем рожденьи он,
И он же приведет меня к финалу.
Впитав судьбу его трех сотен лет,
Я растворен в строках его гранита.
И я сегодня потому поэт,
Что в душу мне его Нева пролита.
Санкт-Петербурга каждый уголок
Пронзает вас загадочно и тонко.
Здесь умудрился Александр Блок
Увидеть среди пьяных Незнакомку.
Здесь Пушкина настигла благодать —
Его навек потрясшее виденье.
И только Петербургу посвящать
Некрасов мог свои стихотворенья.
Серебряный мог зародиться век
Лишь в городе таинственном и странном,
В переплетеньи петербургских рек
И в клочьях петербургского тумана.
А я, рукой Истории ведом,
Священные разглядываю лица.
Я прихожу к тебе, Фонтанный дом,
Чтобы великой Анне поклониться.
Был Петербург всегда сродни мечтам,
И, как бы Время ни было сурово,
Я верю, как и Осип Мандельштам,
Что «в Петербурге мы сойдемся снова».
Мой город — вне пространства и времен,
В нем столько для поэзии простора!
К Санкт-Петербургу я приговорен,
И не могло быть лучше приговора.
* * *
От зари и до зари
Отдыхают фонари…
Это время никто не отсрочит.
Будет холод иль жара,
В Петербург придет пора,
Когда царствуют белые ночи.
Над мерцающей Невой
Под прозрачной синевой,
Вдоль пылающей ленты гранита,
Между статуй и оград,
И дворцовых анфилад
Белой ночи истома разлита.
Это время светлых лиц.
Это время без границ
И прогулок ночных без опаски,
Где вбирают до конца
Благодарные сердца
Белой ночи волшебные сказки.
* * *
Я вспоминаю лето. Детский сад.
Второй этаж и лестница крутая.
А на площадке два кота сидят —
Зажмурившись, мурлыкают, мечтая.
Сидят коты. Но неизменный страх
Меня пронзал при каждой с ними встрече,
И не унять мне было дрожь в ногах,
Слабели руки, опускались плечи.
И неизменно с жалкою тоской
Я звал на помощь, надрывал животик.
Меня стыдили: «Ты большой такой!
Иди смелей, ведь это добрый котик!»
А для меня давно страшнее зверя нет.
Не улыбайтесь, вас прошу, не надо.
Котов не видел я в свои пять лет.
Их не было. Их съели в дни блокады.
* * *
Над Пискаревским кладбищем пурга —
Такая же, как в страшный час блокады,
Когда ложились смертные снега
На немощные плечи Ленинграда.
Над Пискаревским кладбищем метель —
Как в час, когда, со злобным ветром споря,
Везли на санках трупики детей
Их матери, ослепшие от горя.
Над Пискаревским кладбищем мороз…
Сюда идут признательные люди.
Здесь пробуждают душу капли слез
Сильней, чем «залпы тысячи орудий».
Над Пискаревским полем тишина —
Торжественная, скорбная, святая.
Плывет по полю белая волная
И на граните розовом не тает…
* * *
Июньский вечер клонится к закату,
Но будет зыбким светом ночь полна,
И очень робко катится куда-то
Не небосводу светлому луна.
А солнце бродит где-то недалеко.
Стемнеет чуть, и вновь светло как днем,
И на востоке солнечное око
Опять горит неистовым огнем.
И словно вспомнив о своих поэтах,
На фоне вновь родившейся зари
Рифмуются друг с другом в силуэтах
Соборы, башни, шпили, фонари.
И доброй данью белой ночи грезам,
Что так всегда волнующе чисты,
Могучим для души апофеозом
Взмывают к небу невские мосты.
* * *
А еще я люблю
этот старенький Крюков канал
Меж крутых берегов он положен
как в школьный пенал,
По линейке прочерчен
его парапетов гранит,
Много дел и людей
его долгая память хранит.
И душе моей мил
этот славный Никольский собор —
Пять головок его так прекрасны,
так радуют взор,
А его колокольня как лебедь
который уж год,
Украшая канал,
отражается в зеркале вод.
Приходи сюда днем,
приходи сюда в белую ночь,
Поброди вдоль канала —
и все неприятности прочь.
Да блажен будет тот,
кто душою и сердцем познал
Этот славный собор, этот
старенький Крюков канал.
* * *
Пройдем по Петербургу белой ночью,
Когда не видно звезд над головой.
Остатки сна, разорванного в клочья,
Оброним тихо где-то над Невой.
Вберем в себя волшебной ночи звуки.
Присмотримся, как точно по часам
Молитвенно мосты возносят руки
К прозрачным до безумья небесам.
Побродим близ Михайловского замка,
Окинем взором спящий Летний сад,
Который ночью прячется за рамку
Волшебниками кованых оград.
Информация о книге
- Название: «Веселая прогулка»
- Александр Кушнер
- Художник: Елена Станикова
- Издательство: Азбука
- Тип обложки: твердая
- Размер: чуть меньше формата А4
Внутри книги:
- много стихов Кушнера
- яркие иллюстрации
Для кого эта книга?
- для дошкольников
- для младших школьников
- для поклонников Кушнера
Это очень большая редкость, когда хороший взрослый поэт пишет по-настоящему отличные детские стихи. И Александр Кушнер именно тот самый случай.
А.Кушнер выдающийся взрослый поэт, но и его стихи для детей получаются правдивыми, веселыми, по-детски хулиганскими, а над некоторыми вообще обхохотаться можно.
Большая новость
Ничего себе, дела!
Говорят, Земля кругла.
Мне сказал об этом Коля
Из квартиры двадцать шесть.
Я подумал: врёт он, что ли?
Но узнал, что так и есть.
Если вы об этом знали,
Что ж мне раньше не сказали?
Я пять лет на свете прожил
И ещё четыре дня.
Что Земля на шар похожа —
Это новость для меня!
Мама мне в ответ сказала:
— В самом деле, стыд и срам.
Почему-то я считала —
Ты об этом знаешь сам!
Не шумите!
Не шумите! А разве шумели
Мы? Андрюша стучал еле-еле
Молотком по железной трубе.
Я тихонько играл на губе,
Пальцем книзу её отгибая.
Таня хлопала дверью сарая.
Саша камнем водил по стеклу.
Коля бил по кастрюле в углу
Кирпичом, но негромко и редко.
— Не шумите! — сказал соседка.
А никто и не думал шуметь,
Вася пел, ведь нельзя же не петь!
А что голос у Васи скрипучий,
Так зато мы и сгрудились кучей,
Кто стучал, кто гремел, кто скрипел,
Чтобы он не смущался и пел!
А еще Александр Кушнер умеет перевоплощаться в своего лирического героя, которому ну уж точно не больше десяти лет, и на взрослых умеет глядеть его глазами, и на мир смотрит без предвзятости, без всяких там «я-старше-лучше-знаю» или «вырастешь-поймешь».
Когда я буду взрослым
Когда я буду взрослым,
Я буду очень грозным,
И скажут мои детки:
«Нельзя ли погулять?»
«А час какой? Девятый?
Пожалуй, поздновато.
А ну, — скажу, — ребята,
Сейчас же марш в кровать!»
Когда я буду взрослым,
Я буду очень грозным,
И скажут мои детки:
«Нельзя ли поиграть?!
Скажу: «Весь день играли?
Коробку поломали?
Катушку потеряли?
Сейчас же марш в кровать!»
Александр Кушнер – петербуржец и город свой очень любит, поэтому «Веселая прогулка» не просто так прогулка, а прогулка по Санкт-Петербургу. В книге есть и Нева, и Мойка, и Фонтанка – «Петербургские реки», и «Петровские пушки», и «Белая ночь»…
Корабли
У моста Тучкова
средь яркого льда
толпятся, как звери,
речные суда.
Прижавшись друг к другу,
всю зиму стоят.
Сверкают их трубы
и люки блестят.
И я представляю,
что я капитан,
веду пароход
по реке сквозь туман,
блестит
капитанская рубка моя,
дымит
капитанская трубка моя.
Всю долгую зиму
ходил я смотреть
на белые мачты
и яркую медь.
Васильевский остров!
Весёлый маршрут!
Стоят пароходы
и солнышка ждут.
Как только наступят
весенние дни,
в оживших каютах
зажгутся огни.
Войдёт капитан
и не знает того,
что в рубке просторной
я был до него!
Издание оформлено иллюстрациями талантливой художницы Елены Станиковой. Иллюстрации, честно сказать, на любителя, коим я и оказалась. Они очень яркие, но не кричащие и не «вырвиглазные», немного наивные, чуточку примитивные, иногда через чур «тяжеловесные», и поэтому иногда из-за цветовых пятен на странице теряются заголовки стихов.
Но в любом случае выбирать не приходится, «Веселая прогулка» от «Азбуки» единственное современное издание стихов Александра Кушнера.
Бедный папа
Мы читаем книги вместе
С папой каждый выходной.
У меня – картинок двести,
А у папы – ни одной.
У меня – слоны, жирафы,
Звери все до одного —
И бизоны, и удавы,
А у папы – никого!
У меня — в пустыне дикой
Нарисован львиный след.
Папу жаль. Ну что за книга,
Если в ней картинок нет!
Я очень-очень рекомендую читать и перечитывать Кушнера как взрослым, так и детям – это замечательный поэт, это действительно хорошая поэзия.
Кстати, если вы думаете, что до этого момента не были знакомы с творчеством Кушнера, с его детскими стихами, я вас удивлю, вот эти строки вы точно уже слышали, а может даже пели:
Если видишь: на картине
Нарисована река,
Или ель и белый иней,
Или сад и облака,
Или снежная равнина,
Или поле и шалаш,
То подобная картина
Называется: пейзаж…
Книгу можно купить:
