Работал ночью на фельдшерской бригаде. Дают вызов «Палец порезала, 23 года». Сдержанно ругаюсь — мол, скоро вызовет на «ноготь сломала» или «тампоны кончились». Приезжаем к дому — у подъезда стоят две машины ППС и одна вневедомственной охраны, в которой скучает пристегнутый наручниками бритый товарищ. Удивляясь людской неспокойности, вхожу в подъезд. В квартире, куда вызывали, звучно шипят рации, носятся ребятки в форме и с автоматами, на полу кровищи, как от зарезанной свиньи. Меня встречает дедуля, охающий и зажимающий поочередно то ребра, то правое ухо, откуда струится кровь. Помимо дедули в квартире в тазик шумно извергает желудочное содержимое бабуля, цветом лица напоминая пергамент, и носится молодая девица, та самая, 23 лет, по локоть измазанная кровью из распоротых подушечек среднего и безымянного пальцев.
Собираю анамнез: бритый товарищ сожитель девицы est, по пьяному делу осерчал, влепил дедуле по голове сковородкой и вазой (осколки на полу в коридоре), бабуле по голове сковородкой и табуреткой (щепки на полу в комнате), после чего схватил нож и принялся им махать, угрожая прирезать всех, включая себя. Девица отнимала нож, вследствие чего покромсала и его, и себя. Я, матерясь уже в голос, обрабатываю раны и подвожу итоги: дедуля — сотряс, перелом основания черепа, переломы 3-6 ребер слева; бабуля — сотряс, вколоченный перелом мизинца правой руки; девица — сотряс, резаная рана 3-4 пальцев, гематома на щеке справа; бритый дебошир — а/о, резаная рана ладонной поверхности правой руки.
Фельдшер приемного 4-й ГБ выронила сигарету, когда увидела гуськом марширующих дедулю, бабулю и девушку, направлявшихся из машины прямо к ней.
— Это что, все нам?
— Не все. Сейчас, еще одного, порезанного, менты подвезут.
Порезала пальчик, блин…
* * *
Маленькая месть
С приемным отделением инфекционной больницы у нас вечная вражда. Персонал там грубейший, в подавляющей массе — 70-летние склочные бабушки, каждого нами доставленного больного воспринимают как личное оскорбление для себя. Просьбу обработать машину после перевозки сопровождают такими комментариями, что и старый боцман покраснеет.
Везем дядьку алкогольного типа, три дня страдающего диареей и гипертермией под 39 оС. Дядька, с искаженным лицом держащийся за ягодицы, рассказывает, что из него «хлещет и передом и задом» уже вторые сутки. Действительно, бледноват. Но, поскольку прямо перед нашим приездом он полчаса провел в туалете, мы особенно не беспокоились, усадили его в машину, поехали. Дорогой он мялся, мялся, но, когда стояли в пробке, не выдержал:
— Ребятушки, я ср*ть хочу.
— Ты так не шути, — пригрозил я. — Нам еще километров десять… ЧТО, СИЛЬНО?!
— Ага! — и видно, что не врет. На лбу аж пот выступил.
Делюсь с доктором новостями — хорошо, что Иваныч у меня человек бывалый.
— Доставай жгуты, наложи ему сверху на брюки в районе щиколоток.
Достаю, затягиваю.
— А теперь? — с мукой спрашивает мужик.
— Теперь — давай. Штаны тебе все равно стирать.
Он и дал, прямо туда, с оханьем и характерными звуками. Брючки у колен сразу потяжелели.
Привозим его в приемное инфекции. Встречает старая грымза Инфузория (для нее это слово ругательное, она им всех награждает).
— Чё это?
— Это больной, — скромно отвечаю я, быстренько заводя его внутрь.
— А чего жгуты? — подозрительно спрашивает Инфузория. — Отек снимали, что ли?
— Нет. Так…
— Тогда хрена вы их понацепляли?- вспыляет старушенция, рывком снимая оба жгута…
Картина маслом: обреченно потупившийся больной, жидкий стул, брызнувший по его кроссовкам и полу, жуткая вонь в приемном и отвисшая челюсть Инфузории.
— Жгутики верните, пожалуйста, — вежливо говорю я, вынимая их из помертвевших и пальцев.
— Ах ты… ах вы… я тебя! Да я вас!!!
— Сопроводительный на столе! — уже убегая, ору я.
* * *
Вчера наблюдал за поводами к вызову. Всего одни сутки — а каков улов. Нашим диспетчерам нужно Пулицеровскую премию дать, ей-Богу!
«Первые роды отошли воды» (и полезли уроды на лоно природы…)
«Упал лежит кричит плохо» (просто жуть какая-то)
«Плохо на учете в ПНД» (да, нерадостно)
«Все плохо» (коротко и по существу)
«Заболела» (еще короче и еще информативнее)
«Плохо избили» (в смысле, приехать и добить, чтоб не мучался)
«сраное поведение» (вызов для «психов», но те возмутились, что диареи не по их профилю)
«темперрррратура» (видимо, такая, что аж диспетчера затрясло)
«вниз налево железная дверь – АД» (так вот где он находится!)
«тащится наркоман» (да зачем же ему мешать?!)
«в рот дом» (отнюдь не предложение орального секса, а банальная перевозка)
* * *
На одной смене, в перерывах, составил список наиболее часто встречающихся дебильных вопросов пациентов и наиболее частые варианты ответов, способных повергнуть в шок любопытствующих (опрошено 7 врачей и 14 фельдшеров):
В: Скажите, а у вас шприцы одноразовые?
О: Да. Только пользуемся ими четыре года (срок варьируется).
В: А у вас образование медицинское есть?
О: Да, в автошколе учили. Ну, знаете, сердце там, где часы, Т-образная повязка на ухо.
В: А вы руки мыли?
О: Да. позавчера.
В: Помогите, я умираю! Что вы стоите?! (как правило, при температуре 37,5, АД на 10 ед. выше рабочего).
О: (вполголоса, в сторону) Еще один труп на вызове… блин, четвертый уже. Достали!
В: Слышь, доктор, чё от головы помогает?
О: Топор. Болгарка еще сгодится. А если ты о головной боли — тогда пенталгин.
В: Что вы чихаете в комнате?
О: Да сегодня весь день больных из «тубика» возили, продуло, наверное, ринит обострился. Идите поближе.
В: Ой, я даже не знаю, как вас отблагодарить…
О: Удивительно, ведь деньги еще никто не отменял…
В: Почему вы так долго едете?
О: Потому что мы быстро лечим.
* * *
Психиатрия:
Учтя мой стаж на психбригаде в качестве санитара (3 года) наши диспетчера, чтоб им ежиков рожать с открытыми зонтами в руках, дали мне вызов «подрался». Фельдшерская бригада, я один, как отверстие в анусе, водитель — старый дедушка Иваныч, который ходит и ездит с одинаковой скоростью.
У подъезда встречает меня орда армянских родственников, наперебой помогающих мне собрать анамнез. Цитирую.
— Что случилось?
— Ай, слющий, савсэм дерется! Ножь взял, крычит — бащка разрежю, кищка випущю!
— Так к кому вызвали?
— Э-ээ, как к кому? Син мой, Армэн, савсэм балной, дурак, э!
Короче — юноша, 17 лет, на учете в ПНД 4 года, нейролептики, разумеется, после выписки спустил в унитаз, и ожидаемо «погнал» по окончанию действия еще имевшихся в крови. Ныне сей Армен обретается на кухне, имея охотничий нож и не имея никакого желания к диалогам. Звоню на «03», возмущаюсь — тетя Маша (в просторечии — Жадная Сука) хладнокровно говорит: «А что кричишь? «Психи» сейчас в Лазаревке (70 км. от места действия), а ты парень здоровый, работал, тем более. Если что — ментов вызывай».
Вот так. Милиция приедет часа через 2 — если приедет вообще. А здоровье в работе с возбужденным психбольным не имеет никакого значения.
Перекрестясь, захожу на кухню. Паренек выше меня на полголовы, в ручище действительно — красивый кинжал с наборной рукоятью, сувенир, конечно, но для вивисекции сгодится. Доброты у парня во взоре — как у атакующей акулы. Уговаривать бесполезно, поэтому я с ходу перехожу к наглости.
— Ты чё, ох…л, ты, козел! — ору я и в деланном ажиотаже отшвыриваю табуретку.
— Э? Что?
— Через плечо! Ты его где взял, мразь?!
Парень округляет глаза.
— Каво?
— Слущий… — голос у парня аж задрожал от незаслуженной обиды. — Зачэм кричишь, э? Я нэ брал… это мой…
Наглеть так наглеть — я отвешиваю бедняге звонкий подзатыльник.
— Я тебе еще пооправдываюсь, козлина! Твой! Урод! Ты знаешь, сколько мне светило, если бы я его не нашел?!
— Да я…
Хватаю его за плечо и швыряю к выходу.
— Пшел в машину!! Сейчас, гад, все напишешь, понял! Во всем признаешься! И если хоть слово сбрешешь — вот те красный крест, выпотрошу этим же ножом!
Говоря последние слова, срываюсь на визг.
Родня в ауте — из подъезда показывается красный ликом парнишка, виновато зыркающий на следом идущего меня с кинжалом в руках. Я тяжело дышу сквозь стиснутые зубы и хмурю брови.
Паренек до самого ПНД пытался извиниться — я лишь звучно посылал его «на» и «в», молясь мысленно, чтобы скорее приехали.
* * *
Приехали этой ночью в одну из новостроек. Повод довольно обтекаемый – «травма живота». Заходят — на полу огромная лужа коагулирующей крови. В комнате на паласе пускает пастью кровавую пену здоровущий доберман. Сразу видно, что собака уже не жилец, в боку слабо подплывают бордовым два ножевых отверстия. На корточках возле него сидит крепенький бритоголовый дядька — не «новый русский», потому как нет непременного брюха и накачанного затылка, скорее «браток». На удивление, он спокоен. Встает, крепко жмет руки бригаде:
— Уважаемые, мою собаку подрезали полчаса назад. Спасете — по штуке даю каждой, за базар отвечаю.
«Уважаемые» только переглянулись — ежу понятно, что спасать там уже нечего. Однако приступили — нашли у собачки вену, поставили систему, даже напялили на морду маску КИ-3 кое-как. Увы, все зашло слишком далеко — у псины уже развился геморрагический шок, весь ОЦК, в основном, был разлит по полу, дыхание уже по приезду было патологическим, зрачковые рефлексы — сами понимаете.
В итоге, после получаса возни бригада развела руками — извини, братан, против судьбы не попрешь. Братан внимательно выслушал, молча полез в шкаф и достал… бейсбольную биту. Врач и фельдшер похолодели. Помахивая битой, дядька приблизился к ним, полез в карман и достал две 1000-рублевые бумажки. Сунул обеим в нагрудные карманы и сказал:
— Спасибо, что старались. Я знаю, что за сука это сделала. Короче, я пошел вам работы добавлять.
И просто ушел, бросив в квартире двери нараспашку, остывающий собачий труп на полу и оторопевшую бригаду. Те, как только он ушел, бегом бросились оттуда.
* * *
Сижу как-то на крылечке станции, курю. Выходит Аллочка — наш диспетчер. Аллочка — это неистощимый источник оптимизма и юмора. Садится рядом, стреляет сигарету и с удовольствием затягивается.
— Сейчас такой вызов приняла.
— Ну и?
— Мне сейчас такой комплимент сделали, суперженщиной назвали.
— Да-а? — недоверчиво спрашиваю я. Аллочке уже 55, вокальные данные как у давно не смазанного венского стула. — Это как?
— А вот так. Мужик мне сказал: «Ах ты, курва ё…ная».
Моя челюсть звонко падает на пол и отшибает пальцы ног.
— Я не понял, в чем заключался комплимент?
* * *
Вызов на ул. Донскую — основную магистраль города. ДТП, машиной сбило массивного дядьку, закрытый перелом шейки левого бедра. Дядька, разбросав в разные стороны руки, барсетку, два сотовых, валяется на асфальте. Вокруг него мечется дочка в компании с сочувствующими.
Мы с доктором быстренько обезболиваем дядю, шинируем и загружаем в машину. Доктор сидит, меряет давление, я пихаю валики под шину Дитерихса.
Дочка лезет в окно:
— Папа! Папа, не умирай!! Скажите, что с ним?! Он умрет?!
— Все будет хорошо, — успокаивает мой доктор. — Перелом…
— Ребята, — оживает вдруг дядя. — Я вас должен отблагодарить.
— Да угомонитесь вы, Бога ради, — машу руками.
— Нет, я вас отблагодарю.
А дядька, видно, не простой слесарь — пиджачок явно из дорогих, туфли на ногах отнюдь не от итальянской фирмы «Кирз ачи».
Мы с доктором дуэтом отговариваем его, наблюдая, как он рукой лезет внутрь пиджака и доставая кошелек. Хороший такой лопатничек, из кожи…
— Я вас отблагодарю, — все продолжает дядька.
— Да бросьте вы, — в голос говорим мы с врачом, уже мысленно прикидывая сумму.
— Доча, на! — дядя подает кошелек в окно мгновенно сцапавшей его дочке. — Забери домой, а то пропасть может. Ребята, вы когда работаете? Я вас найду и отблагодарю, обещаю.
Немая сцена.
* * *
Самое большое выражение благодарности у меня было в начале карьеры. Забирали с квартиры дамочку с ЗЧМТ (упала с табуретки, когда вешала белье, стукнулась виском и затылком). Квартира — упадешь, мечта поэта, хозяин — толстый низкорослый узбек, подозрительный, неразговорчивый, угрюмый и жадный. Пока мы обрабатывали рану на виске у дамы, он так и рыскал глазками за нами, дабы мы чего не сперли в процессе оказания медицинской помощи. А когда я попросил тарелку принести для испачканных салфеток, он метнулся на кухню и обратно со скоростью любимого автомобиля Шумахера.
Собираемся, информируем, что надо ехать в стационар, на консультацию нейрохирурга. Дама говорит:
— Ой, мальчики меня так хорошо полечили. Дай им на кофеек!
Узбек неохотно достал портмоне, долго ковырялся, наконец, передернувшись ликом, всучил нам два по 100 р. — меньше, думаю, у него, к его сожалению, просто не было.
Ладно, на безрыбье и рак не членистоногий. Сажаем даму в салон, доктор лезет в кабину, узбек едет следом на своей машине. В руках у дамы сумочка.
Дама мнется, ерзает.
— Вас что-то беспокоит? — спрашиваю.
— Ой, вы знаете, доктор, вы меня так хорошо полечили… вот вам. На кофеек.
В нагрудный карман впихивается 500-рублевая бумажка. Я округляю глаза.
— Э-ээ, спасибо…
Проходит минуты три, дама говорит ту же фразу и снова пихает мне 500-рублевку. Я шумно сглатываю, верчу головой по сторонам. Док ничего не видит, узбек — тем более. Едем далее.
— Мммм… доктор?
— Что?
— Вы меня… это… так полечили хорошо.
— Кофейку бы, — нагло говорю я, закатывая глаза к вентиляционному люку. Мгновенно у меня снова шелестит в нагрудном кармане.
— Это вам.
Когда дело дошло до 10 тысяч, я аж вспотел. Впрочем, судя по объему пачки денег у нее в сумке, там было, как минимум, вчетверо больше. Мы подъезжаем к приемному «нейры» — она усердно пихает мне очередную банкноту и кричит: «Доктор, это вам на кофеек!».
— Нет, уберите!! — категорично кричу я, открывая дверь, отпихивая руку с деньгами и одновременно стараясь не рассыпать то, что уже в кармане. — Мужчина, воздействуйте на вашу жену! «Скорая» у нас бесплатная, не надо нам никаких денег!
* * *
Общей бригаде дают карту вызова, в ней русским по белому «Плохо, Умер, 37 л., муж.». Врач и фельдшер с круглыми глазами несутся к машине, водитель врубает мигалку, пока они ломятся сквозь пробки, два раза едва не влетают в ДТП. Фельдшер в машине лихорадочно достает Амбу, вешает на одно плечо КИ-3, на второе — кардиограф, привязывает к перекладине флакон с полиглюкином.
Влетают в квартиру. Вызывает турок, у него три дня температура 39,2, трудно дышать и говорить. Диагноз «Паратонзиллярный абсцесс». Возраст — 37 лет, мужчина. ФИО — Медим Умэр.
Автор — Врайтов Олег.
Все события, описанные в этой книге, являются вымыслом автора, который очень старался, чтобы вымысел этот как можно больше походил на правду.
«Мы вернемся к месту нашей встречи,
Где возникли ласковые речи,
Где возникли чистые мечты…»
Игорь Северянин, «Мы вернемся…»
Жизнь на десять процентов состоит из того, что с нами происходит, и на девяносто процентов из того, как мы на это реагируем.
Станислав Лем
© ООО «Издательство АСТ», 2020
Пролог. Клятва врача
«Получая высокое звание врача и приступая к профессиональной деятельности, я торжественно клянусь:
1) честно исполнять свой врачебный долг, посвятить свои знания и умения предупреждению и лечению заболеваний, сохранению и укреплению здоровья человека;
2) быть всегда готовым оказать медицинскую помощь, хранить врачебную тайну, внимательно и заботливо относиться к больному, действовать исключительно в его интересах независимо от пола, расы, национальности, языка, происхождения, имущественного и должностного положения, места жительства, отношения к религии, убеждений, принадлежности к общественным объединениям, а также других обстоятельств;
3) проявлять высочайшее уважение к жизни человека, никогда не прибегать к осуществлению эвтаназии;
4) хранить благодарность и уважение к своим учителям, быть требовательным и справедливым к своим ученикам, способствовать их профессиональному росту;
5) доброжелательно относиться к коллегам, обращаться к ним за помощью и советом, если этого требуют интересы больного, и самому никогда не отказывать коллегам в помощи и совете;
6) постоянно совершенствовать свое профессиональное мастерство, беречь и развивать благородные традиции медицины».
Глава первая. Новость
– А-а-а-а! – орал мужчина средних лет, картинно раскинувшийся на мокром асфальте. – Нога-а-а! Больно-о-о! О-о-о!
Около него прыгал стажер Эдик Старчинский. Тощий, высокий, похожий на гигантского кузнечика. Ощупал поврежденную конечность, высвободил из рукава кожаной куртки руку пострадавшего, быстро измерил давление, удовлетворенно кивнул лохматой головой, сунул тонометр в карман халата (синий форменный костюм долговязому новичку сестра-хозяйка в своих закромах подобрать не смогла, отправила заявку на Центр) и принялся внимательно разглядывать зрачки.
Пациент покорно ждал конца осмотра, время от времени спохватываясь и издавая очередной стон, проникновенности и трагизму которого позавидовал бы любой актер.
Глядя на них, Данилов вспомнил институтскую лекцию, посвященную принципам сортировки раненых.
– Запомните, доктора, – внушал студентам подполковник Таланкин, за пылкую страсть к этиловому спирту прозванный Спиртовкой. – В первую очередь помощь оказывается не тем, кто кричит и рыдает, а тем, кто делать это уже не в состоянии. Только так! Крикуны подождут, ничего с ними не случится, разве что охрипнут немного. Вы больше нужны тем, кто без сознания. Им помощь оказывается в первую очередь…
Даниловская бригада, прибыв на место аварии, так и поступила. Сам Данилов с фельдшером Верой Каликиной занялся водителем старой заслуженной «четверки», пока еще живым, но уже затихшим в предчувствии близкого конца, а врача – стажера Эдика отправил к единственному пассажиру, проклинавшему судьбу-злодейку на весь ночной Волгоградский проспект, пустынный и безразличный.
– Твою мать, что делают, а? – раздалось за спиной Данилова.
Водитель Петрович принес носилки и выразил свое неодобрение произошедшим. Его можно понять – если бы его горемычный коллега не врезался бы на полном ходу в фонарный столб, то одиннадцатая бригада сейчас бы отдыхала на родной шестьдесят второй подстанции.
Скорее всего – не отдыхала бы, а мчалась на новый вызов. Это в седую лохматую старину, когда Петровича называли Колькой и среди водителей «скорой» он был одним из самых юных, ночью можно было и впрямь урвать пару-тройку часов для сна. А то и все шесть – если подстанция «спокойная», с тихим, слабо телефонизированным районом обслуживания. Там была благодать, тем более что в те времена свободные бригады посылались в помощь соседям редко, в самом крайнем случае, а не походя, как сейчас.
– Как-то раз, летом, вышел я на сутки с девяти часов, а первый вызов мы получили в семнадцать сорок, – вспоминал Петрович. – Скучали порой по вызовам, как сейчас по отдыху. Эх, бывали времена!
Так уж устроен человек. Ему всегда верится в лучшее.
Если бы… да кабы…
– Не переживай, Петрович, – отозвался Данилов, накладывая кровоостанавливающий жгут на левое бедро пострадавшего. – Сейчас полечим, отвезем в «кузницу здоровья», а там уже и до конца смены недалеко. Время работает на нас!
– Тьфу-тьфу! – суеверный Петрович трижды сплюнул через левое плечо.
В прошлую смену, в семь тридцать, за полчаса до окончания суточной смены, им дали вызов с поводом «ребенок три года, отравление таблетками». Повод из самых серьезных, на который мчатся пулей, с включенными сиреной и мигалкой. Счет идет на минуты, пока таблетки всасываются в детском желудке.
Трехлетняя девочка Арина проснулась утром первой, тихо вылезла из своей кроватки и отправилась пробовать «конфетки», лежащие на бабушкиной тумбочке. Хорошо хоть начала свою «дегустацию» с относительно безвредного «аспаркама», препарата калия, обойдя своим вниманием «капотен» и нитросорбид, резко понижающие артериальное давление. Пока промывали желудок, да пока везли по забитой машинами Москве в детскую больницу, да пока вернулись обратно на подстанцию, на часах уже было без четверти два. Повезло, называется.
– В Америке, например, закон запрещает оставлять без присмотра детей до двенадцати лет! – сказала на обратном пути Вера, высовываясь в водительский отсек. – Там, наверное, не раскидывают таблетки где попало!
– Законы законами, а здравый смысл здравым смыслом, – вздохнул Данилов, проезжая мимо своего дома, где ему полагалось уже второй час отдыхать после дежурства…
Разрезанные по шву, чтобы можно было осмотреть рану, и намокшие от крови брюки пострадавшего нестерпимо воняли бензином. Скрючившись в три погибели, Данилов насколько возможно втиснулся в салон покореженного автомобиля, убедился в том, что правая нога водителя ничем не зажата, что в салоне шину на сломанную левую ногу (открытый перелом костей голени) не наложить и что позвоночник у водителя вроде бы цел, а затем скомандовал:
– Достаем! Максимально плавно и осторожно! Без рывков!
– Плавали – знаем! – отвечает Петрович.
Дела были не так уж и плохи – несчастного водителя не зажало в салоне и дверцы открылись сразу же, с первой попытки, а то пришлось бы спасателей вызывать, чтобы вскрывали машину гигантскими ножницами, словно консервную банку. Бригада бы их дождалась, а вот дождался бы пострадавший – это еще бабушка надвое сказала. Опять же бензин в салоне – тут и до пожара недалеко.
Данилов подхватил вялое тело подмышки, Петрович синхронно взялся за ноги, а Вера развернула носилки так, чтобы им было удобнее.
Данилов с Петровичем осторожно положили пострадавшего на носилки. Плавно и нежно, как драгоценную антикварную вазу из хрупкого фарфора.
– О, господи! – вырывалось у Петровича.
В свете уличных фонарей он разглядел в полной красе голень пострадавшего, точнее не ногу, а бурое месиво, похожее на плохо провернутый фарш, из которого торчали наружу желтые обломки костей. Благодаря наложенному доктором жгуту, кровь уже не текла из раны, но все равно общее впечатление было сильным и весьма удручающим.
Данилова всегда удивляло то, что на рынке люди могут спокойно наблюдать за процессом рубки мясных туш, без содрогания перебирать куски мяса с костями и без, а вот вид открытой раны, да еще «с косточкой», чаще всего приводит их в шоковое состояние. Почему так? Сам он давно уже смотрел на все спокойно – то ли привык, то ли огрубел душой. Мясо и кости, как ни крути, остаются мясом и костями.
– А ты отвернись, – посоветовала Вера. – Твое дело на дорогу смотреть, а не на переломы.
Петрович, несмотря на более чем солидный стаж работы на «скорой», так и не смог до конца изжить в себе впечатлительность. Особенно его смущают «угольки» – пациенты с большими ожогами. Зрелище и впрямь не из приятных – обуглившиеся ошметки кожи, волдыри, заполненные мутной жидкостью, сочащиеся влагой ткани, лишившиеся своего защитного покрова… Этот своеобразный этюд в багрово-желтых тонах с примесью черного, обильно приправлен флюидами ужаса и боли, исходящими от пострадавших. В подобных случаях Петрович вооружается ватным тампоном, пропитанном нашатырем, и с его помощью спасается от обморока.
– Взяли, – негромко бросил Данилов.
Врач и водитель с носилками в руках почти бегом устремились к своей «ласточке» – белой машине, украшенной красными цифрами «03». Вера побежала за ними. За те секунды, которые ушли на то, чтобы запихнуть носилки в салон, она успела залезть в ящик и выдать Эдику шприц-пятерку, спиртовую салфетку и по одной ампуле анальгина и димедрола.
– Что там? – осведомился Данилов, заскакивая в салон следом за носилками.
– Ушиб коленного сустава! – ответил Эдик и добавил: – Повезло!
– Ему или тебе?! – не смогла удержаться от шутки Вера.
– Ему, ясное дело.
Эдик поспешил вернуться к пациенту.
– Эдик, ты его не отпускай! – крикнул Данилов вдогонку стажеру. – По любому надо госпитализировать.
Отказ от госпитализации при «авто» (так на «скорой» называют автомобильные аварии) обязательно вызовет недовольство у старшего врача Дмитрия Александровича Кочергина, которого за гадкий характер на подстанции прозвали Лжедмитрием. На утреннем совещании Лжедмитрий, поглаживая лысину, поправляя сползающие очки и теребя козлиную бородку, будет долго говорить об отсроченных осложнениях, врачебной самонадеянности и людском легкомыслии. Так, невзначай, можно и выговор огрести, и премии лишиться. Нет уж – никаких отказов от госпитализации и «я пойду домой». Сдать его в приемный покой – оттуда пусть домой и уходит. Скатертью дорога.
Привычными, тысячекратно отработанными движениями, Данилов засунул страдальцу в трахею пластиковую интубационную трубку, зафиксировал ее, надув ртом баллончик, кольцом эту самую трубку опоясывавший, и подключил к аппарату искусственной вентиляции легких, сокращенно ИВЛ, в режиме вспомогательной вентиляции. Теперь, если пациент забудет сделать очередной вдох, это возьмет на себя аппарат. Потому вентиляция и называется вспомогательной.
Вера тем временем укрепила на правом предплечье пациента манжету тонометра, измерила давление, поставила на левом предплечье катетер и наладила капельницу с полиглюкином, одним из так называемых «кровезамещающих» растворов, по физическим характеристикам весьма схожим с кровью.
– Восемьдесят на пятьдесят пять, – доложила она Данилову.
– Преднизолон!
Работая с опытным фельдшером, дозировки можно не указывать. Это удобно. Иметь в составе бригады опытного фельдшера вообще очень удобно. И к тому же приятно, если у фельдшера хороший характер и он не любит «стучать» начальству. Вера Каликина отвечала всем требованиям, и Данилов постоянно работал с ней в одной бригаде уже третий год.
В машине работать тесно, но все привыкшие. Быстро, но без суеты Данилов и Вера делали свое дело. Через несколько минут артериальное давление пациента немного поднялось и стабилизировалось.
Теперь настало время заняться сломанной ногой. Данилов, насколько возможно в «полевых условиях», обработал рану, извлекая пинцетом осколки костей, а Вера наложила на нее стерильную, иначе говоря – асептическую повязку. Затем они приложили к пострадавшей конечности шину и осторожно, но туго прибинтовали ее в трех местах. Теперь пациента можно транспортировать.
Главное – правильная очередность действий. Умный отличается от дурака знанием того, что надо делать сначала и что – потом. Дурак, а среди врачей такие попадаются так же часто, как и среди представителей других специальностей, начал бы шинировать ногу еще на улице, возле машины и непременно бы «потерял» пациента, умершего как раз к окончанию манипуляции.
К этому времени пациент Эдика оклемался настолько, что в сопровождении доктора подошел к машине «на своих двоих». Шел он хорошо – прихрамывал, но не шатался.
– Будем на себя вторую машину вызывать? – поинтересовался Эдик.
Так вообще-то положено. Один больной – одна бригада. Правда, вызови Данилов «на себя» в подобной ситуации кого-нибудь из коллег, он надолго стал бы для них посмешищем, требующим «усиления» для госпитализации «сидячего» амбулаторного больного. Другое дело, если бы и второй пострадавший был бы так же плох, как и первый – тогда без помощи коллег было не обойтись.
– Зачем? – в очередной раз измеряя «своему» пациенту давление, удивился Данилов. – Доедет с нами. Какой ставишь диагноз?
– Ушиб правого коленного сустава…
– Алкогольное опьянение, – добавляет Вера, принюхавшись к «выхлопу» от «ушибленного», доносящемуся через открытую дверь салона.
– Поедет сидя, – Данилов покрутил колесико на трубке капельницы, слегка замедляя течение полиглюкина.
– А может, я лучше домой? – предположил мужик, всем своим бравым видом демонстрируя, что он здоров и получасом раньше умирающего лебедя на асфальте изображал кто-то другой.
– В больницу! – твердо ответил Данилов.
– Домой, а? – заканючил мужик, не торопясь усаживаться в салон. – Пешочком. Я тут недалеко живу…
– У нас один сосед вот так пришел домой после аварии, – вступает в разговор Петрович. – Пешочком, не торопясь, по холодку, чтобы солнышко голову не напекло…
Все истории Петровича имеют один и тот же конец. Фатально-летальный.
– И что? – вскинулся мужик, ошибочно видя в Петровиче союзника.
– Ничего… – Петрович невозмутим. – Умылся, перекусил, лег отдохнуть и помер. Субарахноидальное кровоизлияние. Тридцать восемь лет дураку было. Жена, двое детей. Теперь вдова и двое сирот. Тебе-то сколько?
– Сорок один.
– Дети есть?
– Дочка.
– Ну и решай, что делать. Каждый сам выбирает, где ему помирать…
Пациент Эдика молча залез в салон и устроился на заднем боковом сиденье, именуемом на «скорой» «креслом для сопровождающих». Обычно на нем едут родственники или друзья больного. Эдик уселся на единственное, оставшееся свободным место – рядом с водителем, и обернулся к Данилову.
– Запрашивай место, – протягивая ему свой «наладонник», сказал Данилов. – Мужчина сорока лет, че-эм-тэ, открытый перелом правой голени, кома и второго не забудь… да, и обрати внимание, чтобы места в одном стационаре дали!
Человеку свойственно ошибаться, говорили древние. Тем более – на Центре. Тем более – под конец смены. Вполне можно «не включить мозги» и дать «тяжелому» место в реанимации сто шестьдесят восьмой больницы, а «легкого» отправить в Первую градскую. Бывали прецеденты…
«Легкий» больной с любопытством оглядел убранство салона, стараясь не смотреть на манипуляции врача и фельдшера с его собратом по несчастью, и вдруг начал блевать. Блевал он обстоятельно, обильно, при этом деликатно пытаясь прикрыть рот обеими руками.
– Фу, не мог на улице… – поморщилась Вера.
– Ты б хоть окно открыл! – взревел Петрович.
– Эдик! Добавь своему пациенту сотрясение головного мозга средней тяжести, – подсказал Данилов.
– Есть, сэр! – откликнулся Эдик и тотчас же, устыдившись своей фамильярности, добавил: – Хорошо, Владимир Александрович.
Эдик уже третью смену стажировался в бригаде. Данилову он нравился. Толковый парень, знающий, вроде бы не вредный. Эдик имел все шансы стать нормальным врачом. Лет через несколько…
– Извините, пожалуйста, – смутился пациент, наконец-то закончив блевать. – У вас тряпка есть? Я подотру…
– Чего уж там, – свеликодушничала Вера, – дело житейское. Вы лучше скажите, как зовут вашего товарища.
– Он мне не товарищ, – пытаясь привести себя в порядок при помощи носового платка, ответил тот. – Мы не знакомы. Он подрядился меня домой довести и вот – довез, называется…
И после небольшой паузы, как-то совсем по-детски спросил:
– Можно выйти? Отряхнуться хотя бы…
– «Кузницу здоровья» дали, – доложил Эдик, возвращая Данилову «наладонник». – Сто шестьдесят восьмую.
Подобно всем новичкам, он тут же впитал в себя профессиональный жаргон и то и дело пользовался им, стараясь походить на бывалого «скоропомощника». Оксибу-тират натрия называет «Оксаной», магнезию – «магнолией», инфаркт миокарда – «Иваном Михайловичем»…
– В стационаре отряхнешься! – крикнул пациенту Петрович. – Через три минуты!
Петрович повернул ключ зажигания, нажал на педаль газа и плавно тронул машину с места.
– С Метастазом полчаса бы ехали, – Вера отодвинула оконное стекло, впуская в салон свежий воздух.
– Да уж, – согласился Данилов, прощупывая пульсацию сонной артерии на шее лежащего на носилках пациента.
Метастаз, по паспорту Георгий Иванович Ольшевский – худший из водителей шестьдесят второй подстанции. Он не любит мыться, но любит медленную езду со скоростью двадцать – тридцать километров в час. Со включенной светомузыкой – мигалкой и сиренами – Метастаз способен выжать из машины все сорок километров. В то же время он незлобив, ездит без аварий и безотказно выходит на замену в свой выходной, поэтому его и терпят.
На нашем сайте собрана большая коллекция анекдотов про скорую помощь. Читаем, улыбаемся, а может даже и смеемся!
Звонок в скорую:
— У нас бабушке 98 лет. Онемела. Совсем перестала говорить.
Приехал врач:
— Что, бабушка, вы совсем ничего сказать не можете?
— Да все хорошо, я нормально говорю…
— А ваши родные сказали, что вы онемели и совсем не можете разговаривать.
— А про что с этими уродами говорить?
Новый сайт скорой помощи: skоrороm.ru.
Объявление на нудистском пляже:
— Девушка с пятым размером бюста! Перестаньте выныривать возле пенсионеров!! Скорая не справляется!!!
Это наверно только в нашей стране скорая помощь ездит на УАЗиках, а мусор вывозят на мерседесах.
Пятилетний мальчик звонит по телефону:
— Это скорая помощь?
— Да, маленький, а что случилось?
— Тетя! Скорее приезжайте к нам в детский садик! На елку! У нас так жарко! Скоро Снегурочка начнет таять!
Звонит еврей в «03»:
— Алло, «скорая»? Перезвоните, а то я с мобилки!
— Скорая помощь?
— Да.
— Скажите, человек, который в шесть утра начинает трубить в трубу и будит всех, нормален? Не могли бы вы прислать санитаров?
— Адрес?
— Кайзерштрассе, двадцать. Казарма.
— А кого это вчера отвезли в «скорой”?
— Петю. Он жену избил…
Мужчина вызывает «Скорую помощь». По приезду оной:
— Что случилось?
— Теща грибочками отравилась…
— А почему она вся в синяках?
— Да она их есть не хотела!
Час пик. Метро. Тут в толпе начинает орать мужик:
— Люди, помогите! Мой сын подавился жетоном и задыхается!
Тут сквозь толпу проламывается толстая такая тетка, хватает пацаненка за яйца и сильно сжимает их! У пацана тут же из глотки вылетает жетон и дикий вопль «А—а—а—а—а!!!!!» Отец — тетке, с уважением:
— Вот это да! Вы, наверное, работаете в скорой помощи?..
— Да нет. В налоговой…
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7
Рекомендуемые статьи:
- Смешные анекдоты про склероз
- Прикольные анекдоты про родильный дом
- Лучшие анекдоты про терапевтов
- Забавные анекдоты про понос
- Анекдоты про врачей
«Суровые люди в белых халатах» написал некий журналист о работниках скорой помощи. Эти «суровые люди»» ежедневно и почти ежечасно спасают жизни тех, кто нередко их клянёт почём зря, не увидев на пороге через минуту после телефонного звонка на «03». И нередко рискуют не только испачкать халат. Вот примеры.
Десяток лет назад. Три часа ночи. Середина января. Вызов в многоэтажный дом, повод » женщина 40 лет, плохо с сердцем». Направляемся к подъезду. Замечаем: метрах в двадцати сзади от нашей машины останавливается какой-то автомобиль с потушенными фарами, но никто не выходит. Естественно, это нас не касается и мы продолжаем свой путь. Вызов оказался «ложным»: в этом доме квартиры с таким номером не существует. Возвращаемся, чтобы по рации сообщить диспетчеру. Загораются фары и из упомянутой машины появляются четверо милиционеров в бронежилетах с автоматами наизготовку.
Диалог: «Вы по вызову?» – «Да, но в этом доме такой квартиры нет. А что?» – «Мы тоже по вызову: нам сообщили, что муж застрелил жену».
Комментарии: четверо вооружённых «стражей порядка» издали в машине ждали, как развернутся дальнейшие события, «уступив дорогу» безоружным медикам.
…Ещё на лестнице нас встретил истошный женский крик. В прихожей на полу — старушка без признаков жизни. Сразу же начинаем реанимационные мероприятия. Буквально через пару минут восстанавливается сердцебиение и самостоятельное дыхание, но сознание отсутствует. Состояние больной остаётся тяжёлым. Передаём пациентку прибывшей специализированной реанимационной бригаде и уезжаем на следующий вызов . Последнее, что осталось в памяти – беспомощно лежащие вдоль тела красивые и ухоженные руки больной, несколько не соответствующие её 76 – летнему возрасту.
Через пять дней, узнав в какую больницу спецбригада доставила больную, звоню, опасаясь услышать самое страшное. Ответ лечащего врача поразил: «вчера самостоятельно ушла домой» – «Как домой? Вы не перепутали, коллега?» – «Ну, да, перепутал бы я с кем-нибудь эту бабушку с маникюром!»
Ранним утром оказываем помощь больной с тяжёлым инсультом. Её дочь совершенно спокойна и как-то даже безучастна. Сообщает, что «маме стало плохо вчера вечером после смерти отца» — «Он умер в больнице? – «Нет, у нас дома» – «Как дома? Где же он?!» – «В ванной. Пошёл купаться и умер». То, что мы увидели в ванной – зрелище не для читателей «Микстуры». Непостижимо: дочь всю ночь, никого не вызывая, провела в обществе мёртвого отца в наполненной водой ванне (!), и умирающей матери — в состоянии глубокой мозговой комы!
«Доктор, мне неудобно об этом говорить, но я по совету гинеколога утром измеряла базальную температуру в заднем проходе и случайно заснула. А теперь его (разумеется, термометра) нигде нет!» Случай довольно нестандартный: попробуйте достать сей весьма хрупкий стеклянный предмет, попутно не разбив. Хорошо, если «разбиение» произойдёт после извлечения. А если?… Решение пришло, как бы, само собой. Отправил пациентку в туалет, порекомендовав перед дефекацией подстелить на дно унитаза пачку газет. Через несколько минут сияющая женщина предъявила мне искомый предмет в абсолютно неповреждённом виде.
Тридцатилетняя женщина в крайне тяжёлом состоянии. Резчайшее удушье. Причина в излишней любознательности: при мытье ванны решила смешать для «усиления эффекта» несколько разных моющих и чистящих средств. Произошедшая химическая реакция сопровождалась сильным выбросом хлора и прямо в лицо. В итоге – острый токсический отёк лёгких вследствие химического ожога дыхательных путей.
Работаем «на пожаре». Сопровождаемые огнеборцами в брезентовых робах заходим в залитую водой квартиру. Труп молодого мужчины, погибшего от отравления угарным газом (ожогов на теле нет), а рядом маленький пуделёк, преданно прижавшийся к ногам погибшего хозяина…Жена погибшего, спасённая соседями, настолько пьяна, что даже не может сказать, где её двое малолетних детей. В квартире детских тел нет нигде. Через несколько минут с облегчением узнаём, что малыши находятся у бабушки в соседнем доме — живы и здоровы.
«Что с Вами случилось?» – спрашиваю у сильно избитого с ощутимым алкогольным «выхлопом» пациента. – «А ты, что, мать – перемать…, прокурор?!…» несётся поток отборной брани и угроз. Хотя пострадавший в полном сознании и прекрасно видит наши белые халаты. Приходится оказывать помощь, пригласив в качестве ассистента «человека в форме и с наручниками». К сожалению, подобные случаи почти ежедневны. Порой медикам достаётся не только в словесной форме…
Роды начались внезапно. Прямо в машине. Молодой фельдшер, сопровождавший роженицу, растерялся и обратился за помощью к коллегам … по радио. Опытные коллеги по рации подробно консультировали неофита, одновременно поспешив ему на помощь. Но не успели: роды благополучно произошли и завершились до их прибытия прямо в салоне санитарной машины с помощью упомянутого фельдшера, воодушевлённого профессиональными наставлениями товарищей, полученными из радиоэфира.
Поздним осенним вечером мчимся на ДТП (дорожно – транспортное происшествие). По иерархической значимости этот повод к вызову — один из самых серьёзных: практически никогда не бывает известно, сколько пострадавших и какова их тяжесть, есть ли погибшие… Естественно, выброс адреналина у всей бригады максимальный – так называемый «стресс ожидания». Описать это невозможно – нужно самому съездить на такой вызов под завывание сирены, да с проблесковым маячком! Да не один раз!..
Так вот, за считанные минуты приезжаем, резко тормозим, мигом вылетаем из машины и видим в тусклом свете фар на мокром асфальте довольно грузное человеческое тело и светловолосую женскую голову, лежащую … отдельно, метрах в полутора – двух. Ощущение мимолётного ужаса сразу же рассеялось – это был всего лишь… женский парик, слетевший с головы незадачливой пострадавшей — сильно пьяной девицы возрастом лет около тридцати и массой тела, превышающей один центнер (при немалом росте!). Погрузка её в машину потребовала весьма значительных физических усилий не только членов бригады скорой помощи, но и доблестных сотрудников ГАИ. Следует заметить, что кроме множества ссадин, других повреждений, к счастью, обнаружено не было. Когда возвращались на подстанцию, сочинили двустишие, несколько переиначив общеизвестное: — » Ох, тяжёлая это работа — С ДТП отвозить… бегемота!»
